Компромат на кардинала - Арсеньева Елена

– Тоня! Что ты? Жива? Тебя ранили?

С трудом удалось собрать разбегающиеся зрачки, сфокусировать взгляд. Лицо Федора перед ней – бледное, такое ужасно бледное в ядовитом люминесцентном свете дворового фонаря, который не дает спокойно спать половине дома. Федор куда-то потащил ее, а она не владела ни руками, ни ногами, болталась в его руках, словно тряпичная кукла. Он зачем-то затащил ее за машину, прислонил к дверце, а сам продолжал трясти, выкрикивая:

– Тоня! Смотри на меня! Смотри на меня! Куда… где больно, говори?

– Нога, – слабо всхлипнула, вдруг ощутив боль.

Федор тут же упал на колени, руки его пробежали по ее ногам, пальцы ощупывали каждую мышцу.

– Скользнуло боком, кость цела, только кожу порвало.

Тоня ощутила, что он чем-то натуго перетягивает колено, материей какой-то, платком, наверное, и к ней постепенно начал возвращаться разум. Да ведь Федор решил, что попал в нее, когда стрелял. Что ногу ей прострелил!

Она оттолкнула его руку:

– Да нет, это я просто разбила колено, когда упала. Ты Виталика застрелил! Ты в него попал!

– Я-а? – Федор смотрел снизу, все еще стоя на коленях, с выражением совершенно детского изумления в блестящих глазах. Потом опустил их и, похоже, только сейчас увидел распростертого навзничь человека.

Вскочил, скомандовал:

– Тоня, пригнись! Не высовывайся! – подскочил к Витале, снова пал на колени, начал тормошить его и ощупывать. Бывший Тонин муж, доселе лежавший недвижимо, совершенно мертвецки закинув голову, встрепенулся, забился, закричал:

– Пусти! Пусти меня! Не добил, так хочешь задушить?

– Руки! Бросай оружие! Тоня оглянулась. Грязно-белая «Волга» тормозила рядом с «Ауди», а из той «Волги» на ходу выскакивали перетянутые ремнями пестро-серые фигуры, набрасывались на Федора, оттаскивали от Витали, заламывали руки, швыряли лицом на капот, охлопывали карманы:

– Стоять! Ноги расставь! Документы! Разрешение на ношение оружия!

Тоня дернулась, пытаясь что-то сказать, что-то сделать, однако на нее даже не оглянулся никто. Она остолбенела от всего этого, только смотрела на Виталия, который с помощью омоновцев поднимался с земли, зажимая правый висок, а между пальцев бежали темные струйки; на Федора смотрела, который бился, пытаясь вывернуться, что-то сказать, а его гнули, били лицом о капот, задирали свитер, рубашку, искали что-то под одеждой, пистолет, что ли?

И вдруг до нее дошло! Пистолет-то был у Федора в куртке, а он выскочил за ней в одном свитере. Нет у него никакого пистолета!

– Да вы что?! – закричала она так громко, что сразу охрипла: всем закричала, и этим серым, пятнистым, и Витале раненому, и себе прежде всего. – Да вы что?! У него нет оружия! Он не стрелял! Он подбежал позже, когда мы уже упали!

– Он стрелял! – сморщившись до неузнаваемости, выплюнул Виталя, и другой голосочек подсюсюкнул с мерзкой, мстительной интонацией:

– Он, он! Я видел!

Тоня недоверчиво оглянулась:

– Гена! Ты с ума сошел! Что ты видел?

– Видел, видел! – кричал Мартынов. – Он вон там стоял, потом оттуда ба-бах, вспышка! Поищите, там гильза должна быть!

Одна серая фигура послушно метнулась за угол трансформаторной будки, и через миг там замелькал луч фонаря, методично обшаривающий землю.

– Да не слушайте вы этого алкоголика! Он нарочно, он врет! – надрывалась Тоня. – Федор выскочил сразу за мной, он не успел бы!

– Успел бы, – проворчал Виталя, выдергивая из кармана платок и прижимая к виску. – Он сразу забежал за будку, пальнул. А когда мы свалились, испугался, что ненароком тебя зацепил. Тебя-то он не хотел убивать, нет, ему надо было от меня избавиться, сукиному сыну!

– Не пойму, зацепило вас или нет? – негромко спросил невысокий, ладный парень с точеным, холодноватым, очень красивым лицом – сразу видно, командир. На его коротко остриженных вьющихся волосах играли блики света. Кепи он снял и сунул под погон. – Крови много, но вы вроде бы держитесь? Дайте-ка посмотреть.

Осторожно отвел край испятнанного кровью платка, который Виталя, сильно морщась, прижимал к виску, – и присвистнул:

– Это же надо!

Виталя шатнулся, опираясь всем своим немалым весом на такое хрупкое с виду плечо командира, но парень даже не покачнулся:

– Ничего, ничего, я вас удержу. Я хоть и соломинка, но крепкая.

– Что со мной? – обморочно простонал Виталя.

По четким, очень красивым губам парня скользнула улыбка, но тут же его лицо стало сочувственно-серьезным:

– Успокойтесь. Как говорится, кость не задета. Вам просто оторвало кусочек уха.

– У-ха? – Голос Виталика упал, как рубль в августе 98-го. – Бо-же мой… Он меня… и-зу-ро-до-вал…

– Скажите спасибо, что живы остались, – чувствительно встряхивая обмякающее Виталино тело, изрекла «соломинка». – Вот это я понимаю, повезло так повезло. Сантиметр правее – и вы бы с нами тут никогда больше не беседовали.

Командир умел хорошо утешать! Виталя снова навалился на его плечо.

Тоня стиснула руки у горла. Как бы она ни относилась к своему бывшему мужу, чего бы ему ни желала, но только не этого! И она не желала, и Федор это сделать не мог.

Оглянулась на него, все еще полулежащего с заломленными руками, и увидела, что он повернул голову, шевелит разбитыми губами. Шепчет что-то? Она не слышала.

Тоня нервно прикусила палец, пытаясь болью приостановить шум в ушах и головокружение. Ладно, это чепуха, а вот со свистопляской вокруг Федора что делать? Как ее остановить?

– У него нет документов! – Резкий голос вернул ей остатки разума.

– Документы, наверное, в куртке! – Тоня кинулась к командиру, который уже перевалил Виталино корноухое тело на попечение могучего широкоплечего парня, словно нарочно приспособленного выносить раненых с поля боя. – В куртке, да, Феденька?

Сама не заметила, как его назвала, а у него вдруг улыбка мелькнула на окровавленных губах. От этой улыбки у Тони слезы брызнули из глаз, она зачастила, ничего не видя, обращаясь к каким-то расплывчатым пятнам, вместо лиц:

– А куртка у меня наверху, в моей квартире. Понимаете, мы сидели у меня, разговаривали. И вдруг пришел Виталий… – она ткнула пальцем в жертву, – это мой бывший муж, он хотел с дочкой повидаться, а ее дома нету. Виталя ушел, а я что-то вспомнила, выскочила, подбежала к нему, а тут…

– Не нашел гильзу, товарищ командир! – подбежал омоновец с фонариком, отряхивая коленки: похоже, серьезно искал, со всем тщанием. – Только вот какую-то ерунду, но это, наверное, к делу не относится.

Подал командиру какой-то картонный прямоугольник, но Тоня не разглядела, что это такое, потому что омоновец загородил его. Наверное, сохраняя военную тайну.

– Да, ты прав, ерунда, – командир щелчком пустил картонку по ветру и покосился на Виталю: – Пострадавший, вы сможете сами доехать до больницы? Понимаете, «Скорую» вам вызывать как-то не того, не этого… – Он пожал плечами. – Несерьезно как-то! Машинка у вас хорошая, быстренько доедете до травмпункта, только данные свои оставьте, чтобы потом мы могли вас вызвать. Или, может быть, попросим вашу бывшую супругу вас перевязать?

– Перевязать? Да она меня чуть не прикончила за эту машину! – со слезами в голосе выкрикнул Виталик. – Я два раза со злости пнул колесо, так она, Тонька, выскочила, как мегера: машинку ее любовника я, видите ли, чуть не сломал!

– Что? – Командир резко прищурился. «Соломинка» вмиг сделалась похожа на маленький острый клинок. – Это не ваша машина? Это ваша машина? – Последнее относилось к Федору.

– Его, его! – азартно подскочил Гена Мартынов, о котором в пылу происходящего все успели забыть. – Понятно, командир, тут в натуре заказняк планировался. Эти крутые нахапали народного добра, теперь поделить не могут. Наверняка подельники сговорились убрать его, да попутали в темноте. Сидели там за будкой в засаде, следили за машиной, я видел какие-то рожи, смотрят, идет мужик, подходит к «Ауди», ну, думают, ты-то нам и нужен, голубчик, ба-бах! Да не в того попали, в Виталю, который тут ни сном ни духом, мужик правильный, всегда даст поправиться соседу, не то что этот жмотяра. И что вышло? Виталя пострадал, а этот, новый Тонькин хахаль, вон целый-невредимый.

Командир слегка тряхнул непокрытой кудрявой головой, словно пытался отделить в этом месиве слов зерна от плевел.

– Погодите-ка. Вы же уверяли нас, будто этот человек, – кивок в сторону Федора, – стрелял в пострадавшего из-за трансформаторной будки. А теперь что говорите? Какая засада? Какой заказняк? Вы вообще видели его раньше? – Снова кивок в сторону Федора.

– А то! – зло оскалился Гена. – Видел! Дай, говорю, поправиться, а он: перебьешься, не война, не блокада Ленинграда. Вали, говорит, на все три буквы алфавита…

– Тридцать три, – вздохнул командир.

– А? – насторожился Гена.

– В алфавите не три буквы, а тридцать три.

– Да ты что-о?! – Гена даже покачнулся.