Компромат на кардинала - Арсеньева Елена

«Ну и наглость, – мрачно подумала Тоня, которая не могла удержаться, чтобы беспрестанно не умножать французские цены на четыре – примерный курс франка к рублю. – Практически двадцать рублей за час хранения одежды! А народищу небось море, вон сколько шкафов!»

Шкафов-то было много, однако и широкая лестница, ведущая на второй этаж, откуда начинался осмотр, и сам «базар» оказались почти пусты. Будний день, времени три часа – ни то ни се. Безлюдью, впрочем, Тоня только радовалась: ничто так не раздражает в галерее, как мелькание чужих голов перед картиной, на которую смотришь. Но картины были столь больших размеров, что их не больно-то заслонишь, даже если будешь стараться. И в основном на темы библейской истории: святые, святые, святые с истомленными постом лицами и худыми телами… Конечно, они тут все гораздо более религиозны, чем мы, – стоит вспомнить хотя бы собор Петра и Павла! Красотища, конечно.

Да, Нантский кафедральный собор ей удивительно понравился. Нелюбимая готика показалась удивительно светлой, насквозь пронизанной особенным небесным сиянием. Или дело в солнечном дне, нарядных витражах и звуках органа, которые внезапно грянули откуда-то сверху – не с самого ли неба?.. А вот в музее Тоня никак не могла обрести то возвышенное, просветленное состояние души, которое должен был вызвать вид этих мучеников и святых.

Потом начались картины на светские темы. Знаменитый «Потоп» Комера показался Тоне очень страшным и чрезмерно мокрым. Однако некоторые полотна были и впрямь очень хороши: «Просеивание пшеницы», «Диана-охотница», «Дети короля Эдуарда», «Жанна д'Арк и кардинал»; «Странники в Риме», «Молодая мученица». Последние – это был уже любимый Тоней Поль Деларош, и, поглядев на прелестное лицо и белые плечи утонувшей мученицы, над которой реял нимб, напоминающий изящный золотой обруч, Тоня почувствовала, что снова примиряется с католичеством, как это уже было вчера – в кафедральном соборе, где она ставила свечки за упокой и во здравие, не смущаясь тем, что крестится тремя перстами и справа налево, а не наоборот, как следовало бы.

Она просветленно улыбнулась… но поскольку бес всегда топчется у нас за левым плечом и норовит смутить человека и сбить его с мысли праведной и возвышенной, он тут же и подсуетился: Тоня вдруг ощутила, как что-то скользнуло по ее груди и сгинуло на полу. Схватилась за ухо – и вынула серьгу.

С этой минуты прекрасное и возвышенное перестало для нее существовать, мысли целиком сосредоточились на мелком и суетном. Чего, безусловно, и добивался бес.

Эти нефритовые, тяжелые, очень красивые серьги она купила не далее как сегодня утром за 150 франков в сувенирной лавочке. Ну до того серьги ей приглянулись, что Тоня даже забыла умножить 150 на 4. Не стоили они таких денег, конечно, не стоили, но до того умопомрачительно подходили к нефритовому ожерелью, которое Тоня не носила лет сто, а тут невесть почему взяла с собой в Нант, и ее глаза в сочетании с такими серьгами приобретали таинственный зеленоватый оттенок… Вдобавок камни были окружены золоченым, похожим на золотое, ажурным плетением и выглядели весьма богато. Если не распространяться направо и налево, что это подделка, никто и не догадается. Короче говоря, серьги она купила и тут же нацепила их. Всем они были хороши, кроме застежки. Тоня предпочитала подвески, а это были гвоздики, которые фиксировались не больно-то надежными втыкалочками. Весь день она проверяла, хорошо ли держатся эти штуковины, а в музее забылась, не проверила. И вот вам результат…

Вынув незакрепленную серьгу из уха, Тоня с потерянным видом оглядывала сверкающий паркетный пол.

Ничего себе! Вроде бы невелика потеря, дома она, конечно, раздобудет подобие потерянной втыкалочки, однако где ее взять в Нанте? Получается, серьги теперь носить невозможно. Разве что с одной ходить, подобно какому-нибудь карибскому пирату. Но еще вопрос, на́шивали ли пираты нефритовые серьги с ненадежными замками?!

Смотрительница – а в Нантском musee des Beaux Arts, совершенно как в каком-нибудь Нижегородском или Северо-Луцком художественном музеях, в каждом зале сидела дама почтенных лет в строгом костюме и с изысканной прической, – заметила Тонины отчаянные взгляды, поднялась со своего ампирного креслица и с приветливым выражением спросила:

– Puis-je vous aider, madame?49

«Мадам» даже ответить ничего не могла от огорчения – только показала серьгу смотрительнице, однако та мгновенно оценила ситуацию. Успокоительно улыбнувшись, решительно подошла к двери и окликнула:

– Жан-Пьер!

Появился низкорослый худощавый юноша в длинной футболке, джинсах, закатанных по колени, и босой. Этого экзотического паренька Тоня еще раньше приметила: распространяя приятный запах мастики, он елозил по паркету в соседнем зале, непостижимым образом удерживая ногами две белые, ничем не прикрепленные тряпичные натиралки. С ними он и притащился на подмогу, с ними же, словно они были приклеены к босым подошвам, ринулся по знаку смотрительницы запирать двери зала, отрезая путь двум каким-то джентльменам, судя по всему, южанам, одетым в такие строгие черные костюмы, словно они только что вернулись с похорон. На смуглых лицах выражалось неприкрытое недовольство. Однако Жан-Пьер послал им извиняющуюся улыбку и запер двери прямо перед их римскими носами, пробормотав:

– Извините, господа, служебная необходимость.

– Жюль! – вновь окликнула смотрительница, и из противоположного зала (они были расположены анфиладой) возник еще один босоногий виртуоз, схожий с первым как родной брат, и столь же ретиво начал закрывать свою дверь, мешая на сей раз двум леди, такое впечатление, прямиком доставленным из Виндзора, судя по их умопомрачительным костюмам и шляпкам с вуалетками.

Только тут Тоня сообразила, что зал закрывается исключительно ради нее, вернее, ради несчастной потерянной втыкалки, чтобы не смог ее затоптать и унести на своей подошве случайный посетитель. «Ну да, они же уверены, что серьги золотые!» – подумала она с замиранием сердца и тотчас представила, какие лица сделаются у Жан-Пьера и Жюля, а также у ретивой смотрительницы, когда при ближайшем рассмотрении обнаружится подделка. Винтики-то были самые простейшие, создатели серег даже не потрудились их анодировать, вот позорище!

С отчаянием она вперила взгляд в пол – и едва не ахнула во весь голос, увидев в крошечной щербинке паркета в метре от себя заветный кругляшок с дырочкой. Он, родимый! Какое счастье, что обнаружила его хозяйка, а не кто-то другой!

Порывисто нагнувшись, Тоня подхватила ювелирный компромат и радостно подняла над головой:

– Вуаля!

Смотрительница, а также Жан-Пьер и Жюль, уже павшие было на колени и рыскавшие по полу наподобие гончих, дружно зааплодировали, не держа ладони перед собой, как это принято у нас, а высоко, несколько аффектированно вздымая их. Лицо смотрительницы сияло неприкрытым удовольствием, однако Жан-Пьер и Жюль смотрели с сожалением. Видимо, предчувствовали развлечение, а может, и некоторую мзду за свои старания, но коли мадам сама нашла свое сокровище, им явно ничего не обломится.

Вдев серьгу в ухо и раскланявшись, Тоня вновь отправилась смотреть картины. Оба прилегающих зала были уже пусты: видимо, южные джентльмены и виндзорские леди отправились наслаждаться искусством куда подальше. Бродя по галереям, переходам и залам, Тоня еще несколько раз встречала Жан-Пьера и Жюля, и все трое радостно сушили зубы в улыбках, словно потерявшиеся и наконец-то обретшие друг друга родственники.

Наконец с осмотром классики было покончено. Настало время взглянуть на современность.

Судя по плану, залы с модерном располагались на первом этаже. Народу в музее несколько поприбавилось. Уже несколько стаек посетителей, объединенных экскурсоводами, пронеслись на первый этаж по навощенному такими же, как Тонины знакомцы, паркету. Вот странно: между Мариями Магдалинами, святыми Иосифами, Петрами, Себастьянами и прочими святыми люди блуждали сами по себе, а смотреть на поп-арт шли сомкнутыми рядами.

«Ну так наверху и без того все само собой понятно, – сардонически усмехнулась Тоня. – Вот Христос, вот грешница, вот язычники, львы, вот Древний Рим. А в этом поп-арте небось надо все время объяснять: если вы думаете, что перед вами автомобиль, который врезался в фонарный столб, то глубоко ошибаетесь, – это, мол, художник так видит любовную пару, слившуюся в экстазе!»

Она хронически не любила поп-арт, и если все-таки направилась сейчас на первый этаж, то лишь потому, что глупо уйти из музея, не посмотрев все, что там есть. Noblessе oblige!50 Как подумаешь, сколько бед человечеству принесло это стойкое убеждение… И Тоня не оказалась исключением.

Пронзительный голос экскурсовода доносился справа, поэтому Тоня повернула налево. Экскурсии наверняка оплачиваются, а у нее нет никакого желания выбрасывать деньги на ветер. Сейчас быстренько пробежится по этому самому арту… Нет, слава богу, в этих левых залах люди еще похожи на людей. «Графиня де Нюи» Жюль-Жана Антони просто-таки красавица, хотя и слишком сладкая. А вот «Обнаженная желтизна», сотворенная Соней Делани, – на самом деле какая-то зеленая, такое впечатление, что накушалась незрелых груш. Эта Соня Делани явно косит под Гогена, однако зачем она для натуры выбрала такую тощую, с торчащими костями барышню?! А впрочем, бог их разберет, художников, возможно, натурщица даже страдала от избыточного веса, но у художницы было свое, особое ви́дение…