Пассажир из Франкфурта - Кристи Агата

— Да, — сказал сэр Стэффорд, — я об этом читал.

Так мы едем на фестиваль?

— У нас заказаны билеты на два концерта.

— А этот фестиваль имеет какое-нибудь особое значение для нашего расследования?

— Нет, — ответила Рената, — скорее это просто удобный случай его начать. Мы появимся там под простым и понятным предлогом, а потом уедем, чтобы сделать следующий шаг.

Он оглядел собравшихся:

— Будут ли какие-нибудь указания или инструкции?

— Нет, четких указаний не будет, — сказал Олтемаунт. — Вы просто отправитесь на разведку и по мере развития событий будете узнавать что-то новое. Вы поедете под своим собственным именем, зная только то, что знаете сейчас. Вы — просто любитель музыки, дипломат, который немного разочарован, потому что надеялся на какой-то пост в своей стране, но не получил его. Так будет надежнее, иначе вы ничего не узнаете.

— Но основные события происходят именно там? В Германии, Баварии, Австрии, Тироле — в этой части мира?

— Это один из интересующих нас регионов.

— Но не единственный?

— Вообще-то даже не самый важный. На земном шаре есть другие места, и все по-своему важны и интересны. А вот каково их истинное значение, мы и должны выяснить.

— И я не получу никакой информации об этих центрах?

— Только общие сведения. Руководство одного, и как нам представляется, самого важного из них находится в Южной Америке, два других — в США: один в Калифорнии, другой в Балтиморе. Один есть в Швеции, еще один — в Италии, там за последние полгода очень возросла активность. В Португалии и Испании имеются менее крупные центры, и еще, конечно, в Париже. Кроме того, несколько новых центров зарождается в весьма любопытных местах.

— Вы имеете в виду Малайзию или Вьетнам?

— Нет, это уже пройденный этап. Вы должны понять, что сейчас активизируется и поддерживается растущее во всем мире движение молодежи против правящих режимов, против обычаев отцов, часто — против религиозных убеждений, которые они впитали с молоком матери. Насаждается коварный культ вседозволенности, растет культ насилия, насилия не как средства обогащения, но ради самого насилия. Упор делается именно на это, и у людей, которые все затевают, есть для этого весьма серьезные причины.

— Вседозволенность — это опасно?

— Это просто образ жизни, больше ничего. Его ругают, но не чрезмерно.

— А наркотики?

— Культ наркотиков намеренно раздувается. На них делаются большие деньги, но затеяно это все — по крайней мере, мы так думаем — не только из-за денег.

Все посмотрели на мистера Робинсона, который медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он, — это просто видимость. Многих арестовывают и отдают под суд, поставщиков этого зелья всегда будут преследовать. Но за всем этим стоит нечто большее, чем торговля наркотиками; это преступное средство добывания денег, но здесь кроется что-то еще.

— Но кто… — начал было Стэффорд Най, но тотчас же оборвал себя.

— Кто, что, почему и где? А вот в том, чтобы выяснить это, и состоит ваша миссия, сэр Стэффорд.

Именно это вам предстоит выяснить, вам и Мэри-Энн.

Задача нелегка, и помните, что самое трудное в подобных делах — хранить тайну.

Стэффорд Най с любопытством взглянул на мистера Робинсона. Может быть, в этом и заключается причина его господства в мире финансов: его тайна в том, что он хранит свою тайну. Мистер Робинсон снова улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

— Когда вам что-нибудь становится известно, то всегда появляется громадное искушение показать свою осведомленность — иначе говоря, желание с кем-нибудь поделиться, и не потому, что вы хотите подарить или продать эту информацию. Просто не терпится продемонстрировать кому-нибудь свою значительность. Да, все очень просто. Вообще-то, — добавил мистер Робинсон, полуприкрыв веки, — в мире все очень, очень просто. Этого-то люди и не понимают.

Графиня встала, Стэффорд Най последовал ее примеру.

— Надеюсь, вы хорошо выспитесь, — сказал мистер Робинсон. — Думаю, этот дом довольно удобный.

Стэффорд Най пробормотал, что он абсолютно в этом уверен, и вскоре действительно убедился в своей правоте. Едва коснувшись головой подушки, он тут же провалился в сон.

Они вышли из театра и с удовольствием вдохнули свежий ночной воздух. Внизу, у дороги, сияли огни ресторана. На склоне холма был еще один ресторан, поменьше. Цены в них немного различались, но и здесь и там были высоки. Рената была в вечернем платье из черного бархата, сэр Стэффорд Най — в смокинге и белом галстуке.

— Весьма примечательная публика, — негромко заметил Стэффорд Най своей спутнице, — состоятельная и практически одна молодежь. Вот уж не подумал бы, что им по карману такие дорогие билеты.

— О, это совсем нетрудно устроить.

— Что-то вроде субсидии для цвета молодежи?

— Да.

Они направились к ресторану на вершине холма.

— У нас ведь только час на обед?

— Формально — час, на самом деле — час с четвертью.

— Эта аудитория, — продолжал сэр Стэффорд Най, — большинство из присутствующих — даже, я бы сказал, почти все — истинные любители музыки.

— Большинство — да. Видите ли, это важно.

— Что именно?

— Чтобы восторг был искренним, и в том, и в другом.

— Я вас не понимаю.

— Поймите, те, кто прибегает к насилию и осуществляет его на практике, должны любить насилие, должны его жаждать и стремиться к нему. Восторг должен проявляться в каждом движении, нужно с восторгом рубить, крушить, уничтожать. И то же самое — в музыке. Слух должен наслаждаться каждым мгновением гармонии и красоты. В этой игре не должно быть фальши.

— Разве это совместимые вещи? Вы хотите сказать, что можно соединить насилие с любовью к музыке, с любовью к искусству?

— Конечно, это не всегда просто, но вполне возможно. На это способны многие. Конечно, надежнее, если в этом нет необходимости.

— Лучше проще, как сказал бы наш толстый друг мистер Робинсон? Пусть меломаны любят музыку, пусть сторонники насилия наслаждаются насилием — вы это имеете в виду?

— Пожалуй, да.

— Вы знаете, мне здесь все очень нравится, включая те два концерта, на которых мы присутствовали. Правда, не вся музыка мне понравилась, видимо, я не вполне современен в своих пристрастиях, а вот костюмы показались мне весьма интересными.

— Вы говорите о сценических костюмах?

— Нет, нет, вообще-то я имел в виду публику. Мы с вами — старомодные консерваторы, вы, графиня, — со своим вечерним платьем, я — со своими фалдами и белым галстуком. Не очень-то удобная одежда.

Зато другие зрители в шелках и бархате, гофрированные мужские рубашки, пару раз я заметил настоящее кружево, плюш, меха, роскошные предметы авангарда, потрясающие наряды XIX века или, даже можно сказать, елизаветинских времен или картин Ван Дейка.

— Да, вы правы.

— И все же я ни на шаг не приблизился к пониманию того, что все это означает. Я ничего не выяснил и ничего не обнаружил.

— Наберитесь терпения. Это роскошный спектакль, которого хочет, просит и требует молодежь и который поставлен специально для нее…

— Кем?

— Нам пока неизвестно, но мы непременно это узнаем.

— Меня весьма радует ваша уверенность.

Они вошли в ресторан и сели за столик. Еда была вкусной, хоть и без особых изысков. Несколько раз к ним подходили люди. Двое знакомых сэра Стэффорда Ная выразили ему свое удивление и радость по поводу столь неожиданной встречи. Круг общения Ренаты был шире, поскольку у нее оказалось много знакомых среди иностранцев: хорошо одетые женщины, пара мужчин, немцев или австрийцев, решил Стэффорд Най, пара американцев. Разговоры были короткими и сумбурными — стандартные фразы: откуда приехали, куда потом собираются, как понравилась музыка. Все спешили, поскольку перерыв на обед был довольно коротким.

Они вернулись в зал послушать два финальных произведения: симфоническую поэму «Дезинтеграция в радости» молодого композитора Солуконова, а затем — торжественное великолепие марша Мейстерзингеров.

Когда они вышли из театра, была уже ночь; автомобиль, арендованный ими на целый день, ждал, чтобы отвезти их в небольшой, но первоклассный отель. Стэффорд Най пожелал Ренате доброй ночи, в ответ она негромко сказала:

— В четыре утра. Будьте готовы.

Она вошла в свою комнату и закрыла за собой дверь; он пошел в свою.

Ровно без трех минут четыре следующего утра в его дверь тихонько поскреблись. Готовый к выходу, он открыл дверь.

— Машина ждет, — сказала она. — Идемте.

Они позавтракали в маленькой гостинице в горах.

Погода была ясной, горы прекрасны. Порой Стэффорд Най задавался вопросом: что же, черт возьми, он здесь делает? Он все меньше и меньше понимал свою спутницу. Она почти все время молчала. Он поймал себя на том, что разглядывает ее профиль. Куда она его везет?