Незаметные убийства - Мартинес Гильермо

Он повернулся и протянул руку первому из сидящих на сцене.

— Не бойтесь, смелей — пробуйте. — Рука его, как часовая стрелка, метнулась ко второму стулу, ладонь снова раскрылась — на ней лежала еще одна круглая и целая булочка. — Иногда кусок бывает и побольше. Ну же, пробуйте. — Он опять и опять вскидывал руку — пока каждый из сидящих на сцене не получил свою булочку. — Да, — произнес он под конец задумчиво и показал ладонь, на которой опять лежала булочка. Он вытянул пальцы, очень длинные пальцы, затем медленно сжал ладонь. А когда раскрыл, там лежал все тот же маленький комочек, который маг опять зажал между большим и указательным пальцами.—Нет, нельзя бросать на дорогу все свои хлебные крошки.

Он встал, принимая аплодисменты, потом проводил со сцены первую группу зрителей. Мы с Лорной попали во вторую. Теперь я видел его в профиль: крючковатый нос, очень черные, словно пропитанные чернилами, усы и прямые седые волосы, все еще довольно густые. Но главное — это рука, большая, костистая, со старческими пятнами. Рука скользнула под большой бокал с водой, и маг отпил глоток, прежде чем продолжить.

— Этот номер я предпочитаю называть «Замедление», — объявил он и достал из кармана колоду карт. Потом с фантастической ловкостью начал тасовать ее одной рукой. — Трюки не повторяются, говорил мой учитель. Но ведь я и не хотел показывать трюки, я мечтал заниматься магией. Можно ли повторить магическое действо? Вот всего лишь шесть карт, — сказал он и по одной отделил от колоды шесть карт, — три красных и три черных. Красный цвет, черный цвет. Черный — цвет ночи, красный — цвет жизни. Кто властвует над цветом? Кто управляет порядком расположения цветов? — Он разложил карты на столе, подталкивая их большим пальцем. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — Так карты и легли. — А теперь внимательно следите за моей рукой — я буду все делать очень медленно. — Рука протянулась к картам и собрала их в том порядке, в каком они лежали. — Кто властвует над цветом? — повторил он и снова быстрым движением большого пальца рассыпал карты по столу. — Красный, красный, красный, черный, черный, черный. Медленнее сделать это никак нельзя, — произнес он, собирая карты, — хотя… хотя попробуем, наверное, можно и помедленнее. — Он снова разложил карты — на этот раз действительно очень медленно. Цвета опять легли через один. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — Маг повернул голову в нашу сторону, приглашая нас получше все рассмотреть, потом очень медленно протянул руку, так что кончики пальцев коснулись только самой первой карты. Потом он с бесконечной осторожностью снова их собрал, а когда в очередной раз разложил, цвета разделились на две группы. — Красный, красный, красный и черный, черный, черный.

— Правда, вот этот молодой человек, — произнес маг, вдруг вперив взор в меня, — все еще сомневается. Видно, прочел какой-нибудь учебник по магии и считает, что трюк заключается в том, каким образом я собираю карты, либо в эффекте glide^[37]. Да, разумеется, именно так я и поступал, и я тоже так поступал, когда у меня было две руки. Но теперь у меня только одна рука. И возможно, когда-нибудь не останется и этой. — Он снова рассыпал карты по столу. — Красный, черный, красный, черный, красный, черный. — И глаза его снова настойчиво отыскали меня. — Ну-ка, юноша, соберите их вместе. А я даже дотрагиваться до них не стану. Теперь переворачивайте по одной. — Я послушно исполнял его указания, и по мере того как поворачивал карты рубашкой вниз, убеждался, что они подчинялись его воле. — Красный, красный, красный и черный, черный, черный.

Мы возвращались на свои места под гром аплодисментов, и тут я вроде бы понял, почему Селдом настаивал на том, чтобы я непременно побывал на этом представлении. Каждый из следующих номеров казался, подобно первому, исключительно простым и исключительно чисто исполнялся, словно старый маг и на самом деле достиг некоего волшебного состояния, при котором ему не нужна была даже одна рука. И еще: его, по-моему, забавляла особая игра, когда он разрушал основные правила своего ремесла — все по очереди, одно за другим. Он повторял свои фокусы по нескольку раз на протяжении представления, он сажал рядом с собой зрителей из зала, демонстрировал технические приемы, с помощью которых другие фокусники, его предшественники, делали то же, что и он теперь. В какой-то миг я обернулся и увидел Селдома, полностью поглощенного спектаклем. Лицо у него сияло восхищением и счастьем, как у ребенка, которому никогда не наскучит снова и снова созерцать одно и то же чудо. Мне вспомнилось, с какой убежденностью он сказал мне, что предпочитает версию с призраком, когда думает о третьем убийстве, и теперь я был готов поверить, что говорил он об этом более чем серьезно. Хотя вряд ли кто из зрителей не был покорен искусством мага: каждый номер тот выполнял так чисто, с таким виртуозным мастерством, что в голову приходило единственное объяснение — да, то самое, единственное, которое умом принять было невозможно. Спектакль шел без антракта, и вскоре — во всяком случае, на мой взгляд, даже слишком скоро — маг объявил свой последний номер.