Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна

— Умер ваш муж, Марина Ивановна. — Кравченко скорбно покачал головой. — Это пока все, что нам известно.

Глаза Зверевой подернулись влагой.

— Так я могу на вас надеяться? — спросила она.

— Конечно. А напоследок хотелось бы попросить" вас об одном личном одолжении.

— О каком?

Кравченко склонился и по примеру приятеля поцеловал женщине руку.

— Если возникнет необходимость, мы будем приходить к вам и задавать вопросы. А вы будете стараться на них ответить. Если же вопрос вам покажется слишком личным, глупым, назойливым или бестактным, вы нам все выскажете на этот счет, но потом все равно попытаетесь ответить. Договорились?

— Договорились. Только я не привыкла откровенничать о своих делах с кем бы то ни было.

— Об этом я догадался. И учту. И последнее, — Кравченко встал. — Почему позавчера вы пытались отказаться от того письма? Почему утверждали, что все написанное в нем — глупость? Еще счастье какое-то упомянули, помнится…

Мещерский дернул его за рукав: "Довольно, хватит, ты же с женщиной, болван, разговариваешь. С жен-щи-ной.

И какой!"

— Когда мы приехали сюда, в этот дом, я сначала беспокоилась, но все оказалось так чудесно! — Зверева сплела пальцы. — Я тут и думать о своих страхах забыла. И к тому же мне было совестно признаться в таком постыдном малодушии. Кому понравится воскрешать в памяти навсегда вычеркнутый из жизни кошмар? Вы приехали, я была вам очень благодарна, и мне хотелось, чтобы вы просто пожили тут у меня, потому что вы очень хорошие, добрые, отзывчивые и великодушные молодые люди. У вас, Вадим, взгляд открытый, и смеетесь вы заразительно. И даже когда так сурово и испытующе, совершенно по-взрослому на меня смотрите, как сейчас, например, все равно я чувствую, как вы чудесно молоды, как победительно, покоряюще молоды. И я.., я невольно вспоминаю себя в ваши годы. А теперь вот буду вспоминать Андрея. Вас удивило, что я говорила о счастье. Господи, какие восхитительные, наполненные счастьем мгновения мы пережили здесь с ним.

И я словно чувствовала: так не хотелось, чтобы их хоть что-то омрачило, даже воспоминание о кошмаре. Хотя бы даже призрак, напоминающий о нем. И ваш искренний порыв — приезд сюда, предложение помощи — все это казалось таким лишним тогда. Не обижайтесь на меня, умоляю.

— Вы любили Андрея? — тихо спросил Мещерский.

— Любила. И только сейчас поняла как.

— А он вас? — это спросил Кравченко.

Но ему она не ответила. В дверь властно постучали.

Затем, не дождавшись ответа, вплыла Майя Тихоновна.

Голова ее была обвязана влажным полотенцем.

— Мариночка, девочка моя золотая, ласточка, я не могла больше ждать, — прогудела она. — У меня сердце просто на куски рвется. Ну что мне сделать, чтобы помочь тебе?

— Майя, Майечка, его нет с нами!

Приятели на цыпочках покинули террасу, где, несмотря на ослепительное солнце за окном, снова хлестал ливень безутешных слез.

Подруги, обнявшись, проливали их на грудь друг другу.

И это было зрелищем отнюдь не для посторонних глаз.

— Ну а теперь куда? — спросил Мещерский. — Вообще, если честно, я очень смутно представляю дальнейший план наших действий.

— А не будет никакого плана, Серега. — Кравченко (разговор этот происходил внизу, в гостиной) наклонился над вазой с цветами и вытащил оттуда самую крупную астру. — Самое вредное это занятие — что-то планировать да рассчитывать. Не компьютеры ж мы. Человек — существо творческое, хаотическое. И вообще, если ты ввязался вот в такую мутную хреновину, где, с одной стороны, вроде бы все понятно, а с другой — ни черта, надо не планы изобретать, а слушать свой внутренний голос и…

— Он утробно урчит, Вадя.

— Слушать и поступать под влиянием мгновенной прихоти. Импульс, усек? К этому и твои компьютеры стали стремиться. Вон Каспаров с ящиком электронным сыграл «по плану», а что вышло? Кукиш с маслом. А надо было творчески, то есть пальцем в небо. — Кравченко улыбнулся. — На вот пока талисманчик на счастье. — Он протянул приятелю астру.

— Прекрати.

— Не хочешь — не надо. Мне и самому пригодится. — И он начал деловито ощипывать цветок, точно куренка на суп.

— Совсем рехнулся? — вскипел Мещерский. — Что ты делаешь?

— Жду.

— Чего?!

— Сейчас вернется Файруз с заправки, я заберу у него ключи и на красивой машинке двину в город.

— Зачем?

— Кину беглый взгляд на местный отдел унутренних дел. Сидорова проведаю. Пошепчемся с ним, если он захочет, конечно.

— Ты считаешь, что именно это сейчас надо делать?

Кравченко пожал плечами:

— Я же сказал, Серега, что буду что-то предпринимать сейчас не потому, что это надо, — я еще даже не знаю, что означает это слово в данной ситуации. Я просто пойду по линии наименьшего сопротивления.

— Ну и в чем эта линия заключается? — Мещерский не понимал, куда гнет его приятель, и от этого нервничал.

— Она заключается в том, чтобы найти себе союзника за пределами этого богоспасаемого домишки, — снисходительно пояснил Кравченко. — Мы должны подстраховать себя на тот случай, если убийцей Шипова, к всеобщему облегчению, действительно окажется тот беглый идиот.

— Так тебе Сидоров все и выложит, — ехидно парировал Мещерский.

— Эх, Сережа. Как именно к ментам я отношусь, да и вообще к представителям карательных органов, ты знаешь лучше других. Но Сидоров — случай особый. Ты в симпатию с первого взгляда веришь?

— Не верю.

— Правильно. И я не верю. Но он нужен нам. А мы нужны ему. Позарез. И если он даже это не понял пока, все равно очень скоро до него дойдет. Убийство этого мальчишки — Сопрано, как ты его называешь, — случай из ряда вон выходящий. Счастье наше, что это произошло в такой вот дачной глуши — пока еще никто ничего не пронюхал. Но стоит только пронюхать, кто именно овдовел и какие деньги стоят на кону, эта сенсация затмит все.

Когда это случится (Господи! Сделай так, чтобы не случилось никогда), тут настанет форменный ад, и нам можно будет тихо паковать манатки и уматывать. Так что надо пользоваться моментом и получить, пока не произошла огласка, по этому делу максимум информации. Естественно — за так сейчас никто и на ладонь не плюнет, — поделившись, в разумных пределах, тем, чем располагаем мы.

— С Сидоровым поделиться информацией? — подозрительно уточнил Мещерский.

— Угу.

— Только с ним одним?

— Угу. Я думаю, делиться с кем-то нами не в его служебных интересах. Мы станем жирным плюсом в его графе «личный сыск».

— А какую же информацию ты от него желаешь получить в первую очередь?

— Результаты осмотра трупа и места происшествия.

— Да мы ж там вместе с ним все осматривали!

— И тебе все там ясно, Сереженька? — вкрадчиво осведомился Кравченко.

— Ну, не знаю.., вроде все. Напали из кустов, ударили ножом, оттащили к колодцу, чтобы спрятать тело, а тот забит оказался, ну и бросили. А что еще? Следы если только… Да там не было следов, не нашли. И отпечатков пальцев не было. Не с травы ж их снимать. Микрочастицы еще, правда… Но я не знаток в этих делах.

— Ну а мне, если на то пошло, многое неясно из того, что мы вроде бы видели. И кое-что я не прочь бы себе растолковать получше. Но.., ой, смотри-ка, иранец заявился, — Кравченко кивнул на ворота, у которых только что затормозила «Хонда». — И тут тоже, между прочим, есть одна любопытная деталька.

— Какая?

"

— Файруз вскользь заметил, что машина может понадобиться. Правда, кому — не уточнил. Но сдается мне…

В общем, если я сначала думал, что Зверева вне себя от горя, скорбит, никого, кроме этого мальчишки-собачника, к себе не пуская, то выходит, что и нет. Успела-таки сквозь слезы дать секретарю кое-какие ЦУ. И если учесть, что обращение к нам за помощью она хочет, видимо, сохранить в тайне от домашних, желание это на иранца вроде бы и не распространяется. Файрузу она доверяет.

— А что в этом удивительного? Он же ее личный секретарь, — фыркнул Мещерский.

— Мне было бы любопытно узнать, насколько откровенна со своим секретарем та, которая «пускаться в откровенности не любит». Ну да ладно. Пойду изыму ключи.

Прокатиться до отдела не желаешь?

— Нет, — Мещерский покачал головой. — Если хочешь знать мое мнение — это пустая трата времени.

— Бездумно тратить время, коротая чудесные сентябрьские деньки в этих экологически чистых местах, пытаясь скудным своим умишком раскрыть всякие жуткие кровавые тайны… Эх, Серега, да мы еще вспоминать эту осень озерную будем. — Кравченко швырнул остатки ощипанной астры на ковер. — Помяни мои слова. Как вернемся домой в эту нашу свинскую карусель — еще пожалеем.

— О чем? — Мещерский бледно улыбнулся.

— О том, что на нашу долю выпало мало приключений.

— По мне — уже чересчур.

— Мда-а, три жмурика: два наяву, один во сне. Ты, кстати, обещал мне кое-что и обещание не выполнил.