Невеста мафии - Колычев Владимир

Я понимал, что ничего страшного произойти не может, во всяком случае, сейчас, в самом начале пути, но все же держал ушки на макушке. И вокруг осматривался, пытаясь заметить человеческий след. Если следовать логике, то примерно здесь должны были пройти прибывшие за мной «плохие люди», чтобы с одного водного пути посуху перебраться на другой. Но я ничего такого не замечал – ни сломанных веток, ни брошенных сигарет. И стрелять в меня никто не собирался.

После двухсот метров плавного подъема начался такой же пологий спуск, и вскоре лес закончился, и я оказался на ярком солнечном свету, по пояс в луговой осоке, за которой серебрилась и шумела Тохомка. Почва под ногами оказалась болотистой, но густая трава не позволяла мне провалиться хотя бы по щиколотку. Впрочем, до самой воды я не дошел, повернул назад, чтобы поскорей добраться до спасительной лодки. Гнус к этому времени достал меня так, что приходилось спасаться от него бегством.

Зарубок на деревьях я не ставил, но мой охотничий опыт и без того вывел меня к месту стоянки. Сначала я включил фумигатор, затем разжег трофейный примус, набрал в свой котелок воды, вскипятил ее, вскрыл пластиковую упаковку с сухим пайком – а там было целое пиршество для изголодавшегося желудка, от мясных консервов в мягкой упаковке до клубничного джема в целлофановой подушечке. Кофе, галеты, сахар, сухое молоко. Скромно, если на одного человека в течение суток, но если съесть все разом, то вместе с сытостью в желудке на тело наваливается приятная истома, и уже никуда не хочется идти, тем более тащить на себе целую лодку. Еще бы пивка, чтобы снять остаточное похмелье, но чего не было, тому и не бывать.

Неплохо было бы вздремнуть перед сухопутной буксировкой, но я переборол себя и взялся-таки за лодку. Вспомнил картину, где казаки знаменитого Ермака тащили на себе через пороги целые ладьи с парусами. Пример, конечно, вдохновляющий, тем более что Сибирь они покоряли, а не какую-то там казахскую целину. Но казаков было много, а мне приходилось тянуть водоплавающий воз на себе в одиночку. Причем с больными ногами, которые поначалу заныли в ожидании работы, но в процессе успокоились, и я быстро забыл о них.

Лодку я тащил на своем горбу, накрывшись ею, как огромным щитом. И без единой остановки дотянул ее до Тохомки. Спрятал ношу в траве и, бегом спасаясь от комарья, вернулся обратно. И снова загрузился под завязку – два ружья с боезапасом, лодочный мотор, два рюкзака, палатка, фумигатор. Но прежде чем отправиться в путь, я тщательно уничтожил следы своего здесь пребывания. Мало ли что…

Добравшись до лодки, я свалил все это в кучу и сел, от усталости не в состоянии пошевелиться. Даже фумигатор лень было включать. Пусть жрет меня гнус, все равно недолго осталось…

Но в конечном итоге желание жить пересилило хандру, и я снова взялся за дело. Спустил лодку на воду, уложил груз, включил фумигатор. Установил мотор, запустил его и отправился в путь. Ну, теперь я долго смогу идти без изнурительных пересадок, почти сто верст по Тохомке, потом еще километров двадцать по одной из ее притоков, а там уже до конечной точки рукой подать. Или пересадку с волоком сделать, или пешком дойти – тридцать километров для озверевшего мента не крюк.

Первую половину пути река не давала покоя – то один порог с бурной водой, то другой. Один раз я чуть не перевернулся. Даже за карабин в отчаянии схватился, чтобы если с чем и остаться, то с ним. Но все обошлось. Чем дальше, тем река становилась шире и спокойней. В конце концов, после водного экстрима я мог позволить себе успокоиться. Но не тут-то было. Доселе прекрасно работавший фумигатор вдруг сдох. Закончилась углекислота в баллоне, а из легких ее не закачать: давления не хватит. Нетрудно было представить, как обрадовалось комарье свежему и почти беззащитному мясу, насыщенному теплой кровью. Нетрудно, судя по тому, с каким остервенением набросились на меня кровососы. Впрочем, радость их оказалась преждевременной. Москитная сетка, плащ и сапоги спасли меня от массированной атаки. В неподвижном относительно состоянии я мог контролировать все закрытые зазоры между телом и одеждой. Так что счастье насекомым улыбнулось лишь закрытым ртом.

Десять узлов, без малого двадцать километров в час – небольшая, казалось бы, скорость. Но если приплюсовать к тому приличное течение реки и отсутствие заторов на пути, выходил солидный результат. Расстояние до нужного мне притока я прошел всего за три с половиной часа от того места, где совершил первую пересадку.

Но в притоке реки ситуация резко изменилась. Речушка была небольшая, но шустрая, и плыл я против течения. И пороги здесь были такие, что порой приходилось делать остановку и тащить лодку посуху. На двадцать километров такого счастья ушло столько времени, что к намеченной точке, за которой следовал пеший переход, я добрался с наступлением темноты. И еще я потерял немало крови, причем в буквальном смысле, потому как в движении бороться с гнусом было сложней. То рукав между лицом и сеткой приоткроется, то между перчатками и рукавом. А были такие твари, которые умудрялись доставать меня через ткань брюк и свитера, закрывающего горло. Одно хорошо, после столь неприятного для меня общения с комарами я стал потихоньку привыкать к ним и даже был близок к тому, чтобы перестать обращать внимание на их домогательства.

Собравшись с духом, я оттащил лодку на небольшую возвышенность, огороженную, как частоколом, столетними соснами. После чего подтянул к ней всю свою поклажу. Для начала развел огонь, что сделать было совсем нетрудно. В комплект армейского пайка входил сухой спирт, а валежника кругом хватало. Костер я развел за большим камнем, так чтобы его не было видно со стороны реки. Мало ли кого могла принести оттуда нелегкая. Недалеко от огня разбил палатку, в комплекте которой имелись все дуги, консоли, планки, нужные для быстрой установки.

Палатка была небольшой, но с неоспоримым достоинством – закрывалась она наглухо, что обещало мне ночь без комариного общества.

На огне я вскипятил воду, бросил туда несколько бульонных кубиков из сухпайка. Приготовил по уму гречневый концентрат с тушенкой. Чай на ночь – святое дело. Поужинав, с карабином наперевес я обошел по ближнему кругу место своей стоянки. Лес жил своей жизнью. Где-то ухал филин, далеко за холмом одиноко выл волк. Длинный вой, низкий, голос ровный, густой и мощный. Так воют только матерые волки. И мне оставалось надеяться, что это не призыв к ночной охоте на человека. Надежду на это давало мне то, что никто не отзывался на этот вой. Или члены стаи молча и с почтением слушают вожака, или это волк-одиночка, которому и вовсе не с кем охотиться…

Я вспомнил последнюю для Юрки Стеклова ночь, которую мы провели на кладбище. Он тогда сказал, что не мертвых нужно бояться, а живых. Сейчас бы он, наверное, сказал, что люди страшнее волков… Эх, Юрка, Юрка, из-за тебя весь этот сыр-бор, из-за тебя влез я в эту таежную глухомань. Но ты не думай, брат, я ни о чем не жалею. Надо будет, на годы здесь останусь, но найду человека, который выведет меня на твоих убийц. А то, что жизнью рискую, так это уже свершившийся факт…

Действительно, не четвероногих нужно бояться волков, а двуногих. Люди огня не боятся, напротив, он привлечет их, выведет на меня. Поэтому, прежде чем лечь спать, я потушил костер.

В палатке я лег посередине. Просушенный и начищенный винчестер положил справа от себя стволом в изголовье, карабин – слева, так, чтобы, схватив его спросонья, мог сразу выстрелить в сторону входа. Пистолета у меня уже не было: избавился от него еще утром.

Спал я, что называется, в полголовы. Одно полушарие зашторено сном, другое бодрствует, в готовности подать сигнал тревоги. Потом наоборот… Во всяком случае, мне казалось, что именно в таком режиме я и провел ночь. Подтверждением тому была тяжесть в голове, верный признак того, что я не выспался. Это «минус». А «плюсом» было то, что ночь прошла спокойно, никто даже не попытался на меня напасть.

Но каково же было мое удивление, когда, спустившись к реке, я увидел вдруг стоящий на берегу катамаран, а рядом с ним вокруг погасшего костра – три человеческих тела, затянутых в саваны спальных мешков. Рюкзаки, три охотничьих ружья, выстроенных пирамидкой, котелок, посуда, топорик, воткнутый в корягу. Вот тебе и одно полушарие бодрствует. Люди стоянку разбили, развели костер, и это в какой-то сотне метров от моей палатки, а я ни сном ни духом. А ведь они даже ветки рубили – я должен был слышать стук топора.

Но и эти ночные пришельцы тоже оказались не на высоте. Я уже подошел к ним с карабином на изготовку, когда один «кокон» соизволил пошевелиться. Уровень безопасности – полный ноль. Эта троица целиком была в моих руках. И спасло ее только то, что стрельба по живым мишеням в план моей утренней разминки не входила.

– Подъем! – трубным гласом скомандовал я. – Строиться по ранжиру!