Невеста мафии - Колычев Владимир

– Наркотики в сочетании с гипнозом?

– Да. Что за наркотик, я не скажу – секрет. Да и не важно. А гипноз – дело обычное. Тут не нужно быть Мессингом, достаточно средних способностей. Главное, система…

– Сбить человека с толку, войти в доверие, оглушить блестящими перспективами, а потом, подмешав наркотик в напиток, превратить его в кролика, – выдал я.

Я вспомнил, как вывела меня из душевного равновесия история со ста двадцатью тысячами рублей, как Илья Семенович взял меня в свой мягкий оборот, заворожил и обольстил, а потом был обед, где мы пили компот, в который, возможно, и был подмешан сильнодействующий наркотик, основа для последующего воздействия на сознание. Возможно, меня держали на наркотике все то время, что я мыл золото. Может, его подмешивали в пищу или чай… Хитрая задумка и, главное, рентабельная. Как говорится, бесплатный труд раба облагораживает и обогащает его хозяина.

– Совершенно верно! – с мефистофельской умильностью ответил мне Пальмир. – Схема проста и очень надежна. Да ты и сам, Петрович, мог в этом убедиться… Ничего, что я с тобой вот так, запанибрата?

– Ничего. Если я был твоим рабом, то почему бы тебе не побыть со мной запанибрата? – желчно скривил я губы.

– Почему был? Ты и сейчас остаешься моим рабом. Просто у тебя временное прояснение сознания. Временное!

– Что, снова загипнотизируешь?

– Поверь, это нетрудно.

– Ты же собирался меня убить.

– Видишь ли, я не привык разбрасываться рабочими руками. Каждый человек, который может приносить нам пользу, очень ценен для нас. Ты будешь работать, как прежде. Только на более… э-э ответственном участке…

Разумеется, мне интересно было знать, что это за участок. Но я ощущал в себе действие наркотика и понимал, что Пальмир в любой момент может зазомбировать меня вновь. Возможно, я уже никогда не выйду из этого состояния, но все же мне очень хотелось выпытать у него все, что он знал о событиях в Черногайске. Тем более что он и сам не прочь был поговорить со мной на эту тему. А то ведь увезут меня на «ответственный участок», и окажется, что зря он наводил справки у своего черногайского босса, а может, и компаньона. Впрочем, Пальмир мог стоять и во главе всей преступной организации.

– Насколько я полагаю, пенсия мне не полагается, – с мрачным сарказмом сказал я.

– Ну почему же, похоронят тебя бесплатно, – в том же духе отозвался Илья Семенович.

– Я и сам понимаю, что долго не протяну. Но перед смертью хотелось бы знать, что я не зря забрел в эти страшные дали. Хотелось бы знать, кто убил Стеклова…

– Боюсь тебя разочаровать, но этого человека нет в живых. Во-первых, он был серьезно ранен, когда стрелял в твоего друга. А во-вторых, он всего лишь рядовой исполнитель… В общем, с ним не церемонились… Да, еще я могу сказать, что ты спас от смерти Горожанова. Если бы ты не оставил его в покое, нам бы пришлось убрать и его. Хотя он достаточно ценный человек в нашей системе.

– И чем же он ценен?

– Зачем вникать в подробности?.. Скажу только, что это его люди причастны к убийству твоего друга. Они забрали труп танцовщицы, отвезли его на кладбище, чтобы достойно похоронить. А тут милиция, стрельба, пришлось, что называется, заметать следы… Как там все было в деталях, я не знаю, да это мне и не нужно…

Я мог поверить в то, что Татьяна Зуйко повесилась сама. Хотя в ее смерти по-настоящему виновны были люди, сделавшие из нее бездумную рабыню. Именно поэтому ее смерть нельзя было предавать огласке, именно поэтому Горожанов сообщил о том, что случилось, не в милицию, а своим людям… Значит, Шрам был его человеком. И Жерновой тоже. Но ведь они когда-то охраняли рабов на золотых приисках. Значит, Горожанов и Пальмир – звенья одной цепи. Может, один держал под своим контролем «Эдельвейс» так же, как другой – золотые копи. Ведь Шрам не впервые хоронил зомбированных самоубийц, значит, он был причастен к танцовщицам клуба так же, как и его босс. С Татьяной Зуйко произошла накладка, и Шраму пришлось заметать следы. Горожанов принял в этом самое деятельное участие. Он боялся, что следствие выйдет на него, поэтому в последующем избавился и от самого Шрама. Он же, скорее всего, и убил Галину Свирцеву…

Но со Свирцевой все ясно, но что же стало с Лидочкой?

– А девушки из «Эдельвейса» вам нужны? – спросил я.

– Да, конечно, – цинично усмехнулся Пальмир. – Одну из них ты видел только что. Ее доставили к нам совсем недавно.

– Так же, как и Эльзу.

– Да. И я уже знаю, что сюда Эльза попала из-за тебя, – с провокационным упреком посмотрел на меня Илья Семенович.

– Ну, не совсем…

– И еще я узнал, что ты убил моих людей. По пути сюда…

– Хочешь меня за это наказать?

– Куда уж больше? Ты и без того отправляешься в ад. И это не пустые слова…

– Я знаю, что меня ждет, но если можно, еще один вопрос. У меня была девушка, и, насколько я знаю, ее похитил Горожанов. Он мог ее убить, а мог отправить сюда…

– Горожанов?! – Пальмир в раздумье потер костяшками пальцев свою щеку. – В общем-то мог… Женщины нам нужны…

– Зачем?

– А зачем тебе нужна была Варвара?

Дальше можно было не говорить. Я и без того знал, что порабощающий наркотик давал побочный эффект – повышенное сексуальное влечение, что, кстати сказать, Пальмир успешно использовал для усиления зависимости рабов от его воли. Я помнил, как рвал жилы в надежде, что Варвара это оценит и проведет ночь со мной. На месте Варвары в другой старательской бригаде могла быть Лидочка. Ее сознание также парализовано, зато разнуздана плоть.

Я дернулся, забыв, что у меня связаны руки. Так хотелось вцепиться Пальмиру в горло и задушить его. Но он сначала остановил меня движением руки, а затем я ощутил угнетающую силу его взгляда.

Ды-ды-ды… Ударник отбойного молотка врезался в пласт желто-бурой породы, разрушал его. Мне казалось, что я разваливаюсь на куски вместе с золотоносной рудой – так сильно грохот молотка бил по ушам. И если бы я сейчас вдруг выключил его, мое тело продолжало бы сотрясаться, как у припадочного. Но я не мог остановиться. Мне нужно было доказать, что я лучший. И плевать, что в этой глубокой шахте вечная мерзлота, что студеная вода сочится из стен, капает с потолка, набирается в сапоги. Вперед, вперед, без отдыха и остановок…

Вот если бы пожрать дали, я бы, пожалуй, остановился. Очень хочется есть. Очень-очень. Впрочем, не беда, скоро ужин, и можно будет наесться кашей, щедро сдобренной рыбными консервами. И хлеб с маслом будет, и чай…

Еще хотелось секса, но в этом золотоносном аду, куда я попал по воле Ильи Семеновича, не было женщин. Вернее, они отсутствовали здесь, под землей; их держали на поверхности, где они работали на дробильных и обогатительных установках. Там, вообще на поверхности, была жизнь – и бараки теплые, и столовая. И даже стриптиз-бар, но это для охранников. А шахтеры пользовались такими же работящими женщинами. И жили под землей, перебираясь с места на место в глубь тоннелей в надежде хоть на одну ночку выбраться на поверхность. Право побыть с женщиной нужно было еще заслужить. Поэтому в передовики производства здесь рвались все. Я не был исключением, потому что так нужно было Илье Семеновичу, потому что так нужно было и мне самому.

Я трудился бок о бок с такими же несчастными рабами, каким был сам. Люди съезжались в эти края в поисках дикого золота, но становились жертвами диких законов. Но в моральную сторону дела я не вникал. И о том, зачем я попал в эти края, тоже не думал. Дело у меня ответственное и важное, я должен был добывать золото. Я должен был быть лучшим. Тогда у меня будет все – и честь, и еда, и женщины…

Я стучал молотком до тех пор, пока меня не хлопнул по плечу наш бригадир. В отличие от нас, он не был зомби, и фактически исполнял ту же обязанность, что надсмотрщик на хлопковых плантациях, где трудились чернокожие рабы. Впрочем, он мог только наорать на нас, но я еще ни разу не видел, чтобы он кого-то ударил.

– На сегодня хватит! – объявил он. – Заканчиваем – и на ужин!

Пришлось браться за лопату и сгружать в вагонетку выбитую в проход руду. Дело это нелегкое, но я справился с ним быстро. Вернее, мне показалось, что быстро. Потому что в жилой отсек, где раздавали ужин, я прибыл в числе последних.

В одном из забоев с подпорками из толстых бревен были установлены дощатые нары. Теснота, холод, вода с потолка, сплошная лужа на полу. Мы все были мокрыми с головы до ног, но нам даже негде было просушить одежду. Нам даже печку не разрешали сюда поставить, чтобы мы не угорели. А о тепловой пушке не могло быть и речи, потому что электроэнергия на шахте была в дефиците, во всяком случае, для нас. Потому и одна-единственная лампочка в забое светилась едва-едва.

Впрочем, никто ни на что и не жаловался. А сейчас в нашей берлоге и вовсе царила радость. Люди получали горячую кашу, которой можно было прогреть нутро.

Увидев меня, тощий доходяга на раздаче тупо развел руками. Это могло означать, что еды в бачках больше нет. Я ощутил смутную потребность схватить его за грудки, чтобы хорошенько встряхнуть, наказать за невнимательность. Но сделать это побоялся, чтобы не заработать штрафное очко и не лишиться права на женщину.