Таможня дает добро - Воронин Андрей

Егерь Григорий Скляров услышал короткую автоматную очередь, когда находился в полукилометре от устья речки Быстрянки.

«Что это?» — подумал он, привставая на стременах.

По расчетам егеря, в этих гиблых местах вообще никого быть не могло. На машине сюда не доедешь. Разве что переправились с другой стороны Двины?

«Но почему палят из автомата? — в чем, в чем, а в звуках выстрелов егерь разбирался. — Надо глянуть, ведь моя территория, мой участок.»

Затем еще послышались выстрелы, затарахтел лодочный мотор.

— Непорядок, — пробурчал, стегнув коня, Григорий Скляров.

Он не доехал до реки совсем немного. Спрыгнул на землю, поводья набросил на корявый еловый, сук и, пригибаясь, побежал к высокому месту. Он уже слышал голоса, крики, плеск воды, стук весел о борт лодки. И как ни пытался, не мог понять, что же такое там происходит, в кого стреляют и кто стреляет.

Вскоре он оказался на пригорке. Это было единственное в окрестностях высокое место, на нем росла кривая сосна. Григорию нравилось бывать на этой горке, с нее все открывалось как на ладони.

«Туда лучше не соваться», — Григорий поднял бинокль, прижал его к глазам и принялся наводить на резкость.

— Таможенники, — прошептал он, а затем увидел два тела, лежащих на берегу.

«Неужели застрелили? Вот звери! — зло подумал и лишь после этого выругался Григорий Скляров. — Будто не могли просто так задержать! Выкрутятся же, сволочи, скажут, что эти двое оказали сопротивление, еще и оружие подбросят.»

Но то, что произошло дальше, Григория просто–напросто потрясло. Один из мужчин, лежащих на траве, вдруг зашевелился. И Склярову даже показалось, что он слышит негромкий стон. Слышать, конечно, он ничего не мог, да и ветер дул не в его сторону. Просто бинокль так хорошо приближал, что казалось, будто бы Григорий стоит рядом, в нескольких шагах от окровавленного мужчины, которого он вскоре узнал.

«Да это же Антон Сокол, Андрея Сокола сын!»

Таможенник–латыш подошел к Антону, присел.

— Он же жив.

Два белорусских таможенника тоже подошли, присели на корточки, не выпуская из рук автоматов.

— Помогите, помогите… — шептал Сокол, уже забыв, кто перед ним.

— Помочь тебе, ублюдок? Мы бросимся «скорую» вызывать. В больницу, думаешь, тебя повезем?

— Кончать его надо, — твердо сказал латыш.

— Сам кончай. Мы одного прикончили.

— Все с этого и началось, его‑то трогать и не стоило, — сказал Раймонд, поднимаясь на ноги и оглядываясь по сторонам.

Ему показалось, что на пригорке, возле кривой сосны, мелькнул силуэт человека. Он приподнял правую руку, приложил ко лбу ладонь козырьком и принялся всматриваться.

— Чего насторожился? — осведомился сержант Овсейчик.

-— Да вот смотрю, что это там на пригорке такое. Овсейчик и другой таможенник тоже принялись вглядываться.

— Брось, Раймонд, откуда там кто может быть? Место здесь гиблое, сюда и днем, летом, в жару и засуху ни один сумасшедший не попрет, а сейчас тем более. Топь, воды полно… Показалось тебе.

— Нет, не показалось, — Раймонд отошел на несколько метров в сторону, так же упорно продолжая вглядываться в окутанный утренней дымкой пригорок.

Григорий Скляров стоял, прижимаясь плечом к сосне. Стекла бинокля он закрыл ладонью левой руки, чтобы те вдруг случайно не вспыхнули, отразив первый солнечный свет.

— Неужели заметил, черт бы его подрал? Гнусный латыш!

Всех тех, кто жил на другой стороне Двины,егерь недолюбливал. Они казались ему совсем чужими людьми, словно были сделаны из другого материала. Латыши были неразговорчивые. Они всегда упорно стояли на своем, и договориться с ними о чем‑либо было чрезвычайно трудно. Даже захваченные с поличным латышские браконьеры всегда сопротивлялись, отказывались от очевидного и вели себя крайне вызывающе. Латышей Григорий не любил, потому что те относились к белорусам с явным пренебрежением. Да и во вторую мировую войну они здесь натворили дел. Жгли деревни, расстреливали, и самыми страшными, самыми безжалостными считались у местных не немцы и не свои полицаи, а именно те, с другого берега Двины, служившие в латышских отрядах и легионах.

— Может, показалось,, — пробормотал Раймонд, подходя к раненому Антону Соколу.

Григорий медленно опустился на колени, затем лег на сырую молодую траву и прижал бинокль к глазам.

— Ну что, собака, ты еще не сдох? — Раймонд перевернул на спину Антона Сокола ногой, тот открыл глаза.