ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ - Джордж Элизабет

Они перешли дорогу и двинулись к парку.

Ночной дождь напитал парк влагой. Трава отяжелела и гнулась к земле, с веток деревьев капало, а скамьи вдоль дорожек блестели от покрывающей их водяной пленки. Но для Уэбберли все это не имело значения. Он не собирался сидеть под деревьями и не питал ни малейшего интереса к состоянию газонов, по которым Альфи принялся гоняться, как только хозяин спустил его с поводка. Уэбберли сразу направил свои шаги к дорожке, которая проведет его по периметру парка. Он шагал быстро и целеустремленно, под его ногами похрустывал гравий, но, пока тело его находилось в районе Стамфорд-Брук, в котором он прожил уже более двадцати лет, его мысли унеслись в Хенли-он-Темз.

Этим утром он сумел дотянуть до прогулки с собакой, ни разу не подумав о Юджинии Дэвис. Уэбберли счел это почти чудом. В предыдущие двадцать четыре часа она не оставляла его ни на миг. Он еще не получал известий от Эрика Лича и не видел в Скотленд-Ярде Томми. То, что к делу привлекли Уинстона Нкату, Уэбберли счел признаком прогресса, но ему хотелось бы знать, какого именно прогресса, потому что знать что-нибудь — хоть что-нибудь — было лучше, чем вновь остаться один на один с картинами давно забытого прошлого.

Но, не имея связи со своими сотрудниками, Уэбберли был беззащитен перед пробудившимся прошлым. Лишенный защиты тесного, закупоренного дома и безумолчной болтовни Фрэнсис, он ничего не мог поделать с мысленными образами, образами столь далекими, что они стали фрагментами, кусочками головоломки, которую он так и не смог сложить.

Тогда было лето. Недавно закончились парусные гонки. Они с Юджинией катались на лодке но вяло текущей реке.

Ее брак был не первым из браков, которые не пережили ужаса насильственной смерти одного из членов семьи. И он не стал последним из тех, что треснули под весом следствия и суда, а потом и вовсе рассыпались на кусочки под бременем вины, сопутствующей потере ребенка от рук человека, которому родители ошибочно доверили его жизнь. Но для Уэбберли распад этого брака значил гораздо больше. Причину этого он признал лишь многие месяцы спустя.

После суда желтая пресса набросилась на Юджинию с той же жадностью, с какой выпытывала малейшие подробности о жизни Кати Вольф. И если Вольф стала воплощением всех чудовищ от Менгеле до Гиммлера, ответственная в глазах общественности за все злодеяния немецкого фашизма, то Юджиния стала для всех равнодушной матерью: каждый день она покидала детей, уходя на работу, а для ухода за ребенком, который с рождения был инвалидом, она наняла необученную няню, не знавшую английского языка и английской жизни. Если Катю Вольф журналисты всячески поносили — и заслуженно, учитывая содеянное ею, — то Юджинию они пригвоздили к позорному столбу.

Она принимала общественное негодование как должное. «Я виновата, — говорила она. — Это наименьшее из того, что я заслуживаю». Она говорила это с немногословным достоинством, без надежды или желания, чтобы ей возражали. «Я просто хочу, чтобы это кончилось», — говорила она.

Уэбберли увидел ее снова через два года после суда, совершенно случайно, на Паддингтонском вокзале. Он ехал на конференцию в Эксетер. Она сказала, что приехала на встречу с кем-то. С кем — не назвала.

— Приехала? — переспросил он. — Значит, вы теперь живете в другом месте? За городом? Для вашего мальчика это весьма полезно, наверное.

Оказывается, нет, они не переехали за город. Переехала она одна.

Он сказал:

— О, простите. Сожалею.

Юджиния ответила:

— Спасибо, инспектор Уэбберли.

— Малькольм. Прошу вас, просто Малькольм.

Она повторила:

— Спасибо, просто Малькольм.

Улыбка на ее губах была бесконечно печальна. Под воздействием момента и торопливо, потому что до» отхода его поезда оставалось всего несколько минут, он попросил:

— Вы не дадите мне свой номер телефона, Юджиния? Я бы хотел время от времени справляться, как ваши дела. В качестве друга. Если вы не против.

Она написала несколько цифр на газете, которую он купил в дорогу.

— Спасибо за вашу доброту, инспектор, — сказала она на прощание.

— Малькольм, — напомнил он ей.

Лето на реке случилось двенадцатью месяцами позднее, и это был не первый случай, когда он нашел предлог поехать в Хенли-он-Темз и навестить Юджинию. Она в тот день была хороша, тихая по своему обыкновению, но в ней ощущался покой, какого он в ней раньше никогда не видел. Он греб, а она откинулась на борт лодки и отдыхала. Она не опускала руку в воду, как делают некоторые женщины, рассчитывая принять соблазнительную позу, а просто наблюдала за водной гладью, как будто глубины реки прятали что-то, что могло вот-вот появиться на мгновение. Когда их лодка скользила под деревьями, на лице Юджинии играли блики тени и света.