ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ - Джордж Элизабет

В нем было не менее шести футов трех дюймов, доктор Роуз, плечи как у гребца, грозные брови шестидесятилетнего старика и взгляд, пронизывающий насквозь и внушающий страх. Во всяком случае, я вздрогнул, когда его взгляд остановился на мне.

Он произнес: «Не думал, что мне когда-нибудь доведется встретиться с вами. Хотя ваше выступление я слышал, в «Барбикане», несколько лет назад». Молодой девушке, которая провела нас к адвокату и заодно принесла для него стопку папок с розовыми ленточками, он сказал: «Мэнди, принеси нам кофе, пожалуйста», после чего осведомился у нас с Либби, присоединимся ли мы к нему за чашкой кофе.

Я сказал «да». Либби кивнула: «Конечно. Спасибо» — и продолжила разглядывать кабинет, сложив губы буквой «о» и беззвучно выдувая сквозь это «о» воздух. Я достаточно хорошо узнал ее за последнее время, чтобы с большой долей уверенности догадаться, о чем она сейчас думала. Что-нибудь вроде: «Круто старикан устроился». И это вполне соответствовало истине.

Кабинет Крессуэлл-Уайта, увешанный медными канделябрами, уставленный полками с томами в кожаных переплетах, обогреваемый камином, в котором и сейчас горело газовое пламя на фоне весьма реалистичной композиции из искусственных углей, — этот кабинет производил сильное впечатление. Адвокат жестом пригласил нас пройти в зону отдыха, состоящую из кожаных кресел, собравшихся вокруг кофейного столика на персидском ковре. На столе стояла рамка с фотографией. На ней рядом с самим Крессуэлл-Уайтом был запечатлен довольно молодой человек в адвокатском парике и мантии, с жизнерадостной улыбкой на лице.

«Это ваш сын? — спросила Либби у Крессуэлл-Уайта. — Очень на вас похож».

«Да, это мой сын Джеффри, — подтвердил адвокат. — Снимок сделан по окончании его первого дела».

«Я так понимаю, он его выиграл», — заметила Либби.

«Верно. Он ваш ровесник, кстати». Это он сказал, обращаясь ко мне. Принесенные его помощницей папки он положил на кофейный столик. Я увидел, что все они были надписаны: «Корона против Кати Вольф». Крессуэлл-Уайт продолжил: «Мне стало известно, что вы с ним родились в одном и том же родильном доме с разницей в одну неделю. Во время суда я этого еще не знал. Но некоторое время спустя где-то читал о вас — по-моему, вы тогда были еще подростком — и наткнулся на некоторые факты вашего рождения. И там все это было: год, день, место. Удивительно, как тесен мир».

В кабинет вернулась Мэнди и установила на столе между нами поднос с кофе: три чашки и три блюдца, молоко и сахар, но без кофейника. Это небольшое упущение вполне могло быть умышленным, дабы ограничить длительность нашего визита. Она ушла, а мы занялись каждый своим кофе.

Я сказал: «Мы пришли, чтобы задать несколько вопросов по делу Кати Вольф».

«Она не пыталась с вами связаться?» — неожиданно резко спросил Крессуэлл-Уайт.

«Связаться? Нет. С тех пор, как она покинула наш дом — когда умерла моя сестра, — я больше никогда ее не видел. По крайней мере… мне кажется, что я не видел ее».

«Вам кажется?» Крессуэлл-Уайт взял чашку с кофе и пристроил ее на колене. Костюм адвоката был очень хорош — из серой шерсти, сшитый точно по фигуре. Складки на брюках выглядели так, будто разместились на своих местах по указу ее величества королевы.

«Я практически не помню самого суда, — объяснил я. — Да и в целом о том периоде моей жизни у меня сохранились самые смутные воспоминания. Сейчас я пытаюсь восстановить ход событий». Я не сказал ему, почему мне захотелось вспомнить прошлое. Я не употребил слово «подавление» и не смог раскрыть истинную суть проблемы.

«Понятно». Крессуэлл-Уайт улыбнулся, но эта улыбка исчезла с его лица так же быстро, как и появилась. Мне она показалась ироничной и вызванной какими-то собственными мыслями адвоката, и последовавшие за ней слова только подтвердили мое впечатление. «Ах, Гидеон, если бы мы все могли пить воду из Леты, как вы. Я, к примеру, спал бы гораздо лучше. Могу я называть вас Гидеон? Я привык так думать о вас, хотя мы никогда не встречались».

Это был однозначный ответ на вопрос, с которым я пришел, а безмерное облегчение, охватившее меня, показало, сколь велики были мои страхи. «То есть я не давал показания? — сказал я. — Меня не вызывали на суд? Я не свидетельствовал против нее?»

«Боже праведный, разумеется, нет. Я бы ни за что не подверг такому испытанию восьмилетнего ребенка. А почему вы спрашиваете?»