Пентаграмма - Несбё Ю

– А?

– Я сны видеть перестану?

На пару секунд на том конце повисла тишина.

– Знаешь, Харри, я тут сообразил, флунипам-то у меня кончился. Да и потом, опасный он. И сны видеть не перестанешь, скорей наоборот.

– Гонишь.

– Ну… Да и не нужен тебе флунипам. Просто попробуй успокоиться. Сделай перерыв.

– Перерыв? Ты и сам понимаешь, что это невозможно.

Харри услышал, как открылась дверь машины и Эйстен послал кого-то к черту. Потом заговорил снова:

– Это из-за Ракели? – Харри не ответил. – Поссорились с ней? – Харри услышал какой-то треск и подумал, что это рация. – Ау, Харри! Друг детства спрашивает, не разбилась ли твоя жизнь вдребезги, а ты молчишь?

– Разбилась, – тихо сказал Харри.

– Что случилось?

Харри перевел дыхание:

– В общем, я сам вынудил Ракель ее разбить. Я провалил одно дело, над которым долго работал. Я не выдержал. Запил и три дня пролежал пьяный в дерьмо, не слышал телефонных звонков. На четвертый она пришла сама. Позвонила, вошла. Сначала сердилась. Говорила, что я не могу вот так просто уйти, что обо мне спрашивал Мёллер. Потом погладила меня по лицу и спросила, чем может помочь.

– А ты ее выставил за дверь? Так, что ли?

– Я сказал, что у меня все хорошо. И тогда она сразу загрустила.

– Надо думать. Девчонка ж тебя любит.

– Она так и сказала. Но еще сказала, что не может во второй раз совершить ту же ошибку.

– Это какую?

– У Олега отец был алкоголиком. И все трое из-за этого страдали.

– И что ты ответил?

– Что она права. Что от таких, как я, надо держаться подальше. Тогда она улыбнулась и ушла.

– Теперь у тебя кошмары?

– Да.

Эйстен тяжело вздохнул:

– Знаешь что, Харри? Тебе уже ничего не поможет, кроме…

– Знаю, – перебил Харри. – Пули.

– Вообще-то я хотел сказать: «Тебя самого».

– И это знаю. Забудь, что я тебе звонил, Эйстен.

– Уже забыл.

Харри забрал с кухни бутылку легкого пива. Сел в кресло и недоверчиво посмотрел на этикетку.

Со вздохом слетела крышка. Он отложил на стол импровизированную открывалку. Шпатель с зеленой рукояткой и золотистым налетом штукатурки на металлической части.

Утром в пятницу, часов в шесть, солнце выглянуло из-за Экеберга, и в его лучах Главное управление полиции засверкало, как кусок хрусталя. Охранник на входе читал газету и зевал во весь рот. Когда на пороге появилась первая ласточка рабочего дня, он отложил «Афтенпостен».

– Пишут, будет еще жарче, – провозгласил охранник так, будто радовался, что наконец-то может переброситься с кем-то словечком.

Высокий светловолосый мужчина посмотрел на него усталыми голубыми глазами, но ничего не сказал в ответ.

Охранник заметил, что, хотя оба лифта стояли на первом этаже, вошедший направился вверх по лестнице, и снова уткнулся в «Афтенпостен», где писали о том, что женщина, пропавшая в среду среди бела дня, до сих пор не объявилась. Журналист, Рогер Йендем, цитировал Бьярне Мёллера, который сообщил, что под автомобилем рядом с домом, где жила пропавшая, найдена ее туфля и это подтверждает подозрение о том, что совершено преступление, но с уверенностью об этом говорить пока рано.

По дороге к полке корреспонденции Харри полистал газеты, потом взял два последних доклада о поисках Лисбет Барли. На автоответчике было пять сообщений, почти все от Вилли Барли. И весьма однообразные. Барли требовал бросить на поиски больше народу, говорил о ясновидящих и собирался объявить в газете о крупном вознаграждении тому, кто поможет найти Лисбет.

А в последнем сообщении кто-то просто дышал в трубку.

Харри перемотал запись и прослушал ее снова, потом еще раз.

Нельзя было различить, мужчина это или женщина. Тем более – Ракель это или нет. На экране значилось: «22:10 – НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН». Так обычно обозначался телефон Ракели, когда она звонила с Холменколлвейен. Но если она звонила, то почему не на мобильный?

Харри перечитал отчеты. Ничего. Перечитал внимательнее. Ничего. Он глубоко вздохнул и взялся за отчеты в третий раз.

Закончив, он взглянул на часы и отправился за новой порцией корреспонденции. Взял отчет одного из осведомителей, переложил на правильную полку коричневый пакет для Бьярне Мёллера и вернулся в кабинет.

Осведомитель писал коротко и ясно: «Ничего».

Харри перемотал назад запись на автоответчике, включил воспроизведение и, увеличив звук, с закрытыми глазами откинулся на спинку кресла. Попытался вспомнить ее дыхание. Почувствовать его.

– Бесит, когда они вот так не представляются, а?

Волосы на затылке встали дыбом. Нет, не от слов – от голоса. Харри медленно повернулся в кресле. Кресло недовольно завизжало. В дверях он увидел Тома Волера.

Тот стоял, прислонившись к косяку, и с улыбкой поигрывал яблоком.

– Не желаешь? Австралийские. А на вкус – как райские, – предложил он.

Харри отрицательно покачал головой, не спуская с Тома глаз.

– Можно войти? – спросил Волер.

Харри не ответил. Волер вошел и закрыл за собой дверь. Обойдя стол, он плюхнулся в свободное кресло и поднес яблоко к глазам.

– Харри, ты заметил, что мы с тобой всегда приходим на работу раньше остальных? Любопытно, да? Учитывая, что мы и домой уходим позже всех.

– Ты сидишь в кресле Эллен, – заметил Харри.

Волер хлопнул по подлокотнику:

– Харри, нам с тобой пора поговорить.

– Говори.

Волер, прищурив один глаз, поднял яблоко к светильнику на потолке.

– И не грустно тебе в кабинете без окон? – усмехнувшись, спросил он.

Харри не ответил.

– Ходят слухи, ты от нас уходишь, – сказал Волер.

– «Слухи»?

– Ну, это, наверное, громко сказано. Скажем иначе: у меня есть свои источники. Ты ведь уже начал подыскивать себе подходящее место? В охранном агентстве? Или в страховом? Или, может быть, юрисконсультом устроишься? Да мало ли куда может приткнуться следователь с дипломом юриста. – Его крупные белые зубы вонзились в яблоко. – Возможно, не везде хорошо отнесутся к послужному списку с отметками о пребывании на работе в пьяном виде, самовольных отгулах, превышении полномочий, неподчинении старшим и нарушении профессиональной этики.

Его челюсти усиленно заработали, с хрустом перемалывая кусок сочного яблока.

– Но! Но… – продолжал Волер. – Даже если на работу тебя не примут, это не конец света. Их ведь можно понять: кто же ищет на свою голову приключений. Хотя человек, несмотря ни на что, был инспектором, причем одним из лучших. Да и платят они не очень. А ведь в конце-то концов к этому все и сводится. Чтобы за хорошую работу хорошо платили. Чтобы были деньги на еду, жилье и, допустим, на бутылку коньяка. Или ты предпочитаешь виски?

Харри заметил, что сжимает зубы так сильно, что заболели зубы под пломбами.

– А еще лучше, – развивал свою мысль Волер, – зарабатывать так, чтоб иной раз чем-нибудь себя побаловать. Например, съездить куда-нибудь. С семьей. Например, в Нормандию.

В голове у Харри что-то щелкнуло, как будто перегорел предохранитель.

– Мы с тобой во многом не похожи, Харри. Но это не означает, что я не уважаю тебя как специалиста. Я всегда считал тебя целеустремленным, талантливым, творческим человеком. А главное – упрямым. Отличное качество для жизни в обществе, где идет борьба за выживание. К сожалению, в этой борьбе в ход не всегда идут те средства, какие нам нравятся. Но если хочешь победить, нужно уметь бить конкурентов их же оружием. И еще… – Волер понизил голос. – Уметь правильно выбирать союзников. Таких, с которыми можешь чего-то добиться.

– Чего ты хочешь, Волер? – Голос Харри дрогнул.

– Помочь тебе. – Волер встал. – Как сейчас – так быть не должно.

– А как сейчас?

– А сейчас мы с тобой враги, и у начальства на столе лежит сам знаешь, какая бумага. – Он направился к двери. – Сейчас у тебя не хватает денег, чтобы сделать что-нибудь хорошее для себя или своих близких… – Он взялся за дверную ручку. – Подумай над этим, Харри. Из того лабиринта, в котором ты оказался, тебя выведет только одно.

«Пуля», – подумал Харри.

– Ты сам, – сказал Волер и ушел.

Она лежала в постели и курила. Смотрела на его спину перед приземистым комодом, на то, как лопатки двигаются под шелком жилета, заставляя ткань переливаться оттенками черного и синего. Она перевела взгляд на зеркало. Его руки уверенными мягкими движениями завязывали галстук. Ей нравились его руки. Ей нравилось смотреть, как они работают.

– Когда вернешься? – спросила она и поймала в зеркале его взгляд и улыбку, тоже уверенную и мягкую. Она надула губки.

– Так скоро, как только смогу, любовь моя.