Пентаграмма - Несбё Ю

Подростком она краснела от одной только мысли о том, что кто-то о ней думает, и большую часть времени искала различные способы спрятаться. Краснела она по-прежнему, зато теперь ей было куда спрятаться – за грязные кирпичные стены службы экспертизы, где часами можно было в тишине и спокойствии изучать отпечатки пальцев и следы обуви, отчеты по баллистике и сопоставлению голосов, видеозаписи, анализы ДНК, крови и фрагменты тканей – бесконечные улики, с помощью которых распутывались сложные и громкие дела. Беата поняла, что в ее работе опасностей не так уж много. Главное – говорить громко и четко, стараться не краснеть, не терять лица и не стыдиться неизвестно отчего. Кабинет на Кьёльберг-гате стал ее крепостью, а униформа – доспехами.

Было уже полпервого ночи, когда телефонный звонок оторвал ее от лабораторных отчетов по пальцу Лисбет Барли. На экране телефона высветилось «неизвестный номер», и сердце бешено забилось. Только бы не он!

– Беата Лённ.

Он! Его слова звучали, словно резкие удары.

– Почему ты не позвонила мне насчет отпечатков?

Она на секунду задержала дыхание. Потом ответила:

– Харри сказал, что передаст тебе.

– Спасибо, передал. В следующий раз информируй в первую очередь меня. Ясно?

К горлу подкатил ком – Беата не знала, от страха или от злости.

– Хорошо.

– Ты еще что-нибудь говорила ему, чего не говорила мне?

– Нет. Разве что про результаты исследования вещества, которое мы обнаружили под ногтем присланного пальца.

– У Лисбет Барли? И что вы там нашли?

– Экскременты.

– Что?

– Дерьмо! – в раздражении повысила она голос.

– Мерси, я в курсе, что такое экскременты. Есть догадки, откуда они?

– Да, – коротко ответила Беата.

Не дождавшись продолжения, он сказал:

– Задам вопрос иначе. Чьи они?

– Наверняка не знаю, но могу предположить.

– Ах, будьте так любезны…

– В них найдена кровь – вероятно, человек болен геморроем. Третья группа крови. Встречается лишь у семи процентов населения. Вилли Барли зарегистрирован как донор. И у него…

– Ясно. Так какое ты делаешь заключение?

– Не знаю, – поспешила ответить Беата.

– Но ты ведь знаешь, что анус – эрогенная зона? А, Беата? Как у женщин, так и у мужчин. Или забыла?

Беата закрыла глаза. Лишь бы он не начал снова. Не надо. Все давно прошло, и она уже начала забывать, вытеснять это из памяти. Но его голос был твердым и гладким, как змеиная кожа.

– Ты умеешь притворяться очень правильной девочкой, Беата. Мне это нравится. И нравилось, когда ты делала вид, что тебе этого не хочется.

«Никто ничего не знает», – мысленно убеждала себя она.

– А у Халворсена так же хорошо получается? – продолжал Волер.

– Всё, пока, – сказала Беата.

В ушах раздался его смех. И тогда Беата поняла: спрятаться некуда и достать ее могут повсюду. Как это случилось с теми тремя женщинами, которые чувствовали себя в полной безопасности. Потому что нет на свете ни прочных крепостей, ни надежных доспехов.

Эйстен сидел в такси на Тересес-гате и слушал «Роллинг Стоунз», когда вдруг зазвонил телефон.

– Такси Осло, – сказал он в трубку.

– Привет, Эйстен. Это Харри. У тебя в машине кто-нибудь есть?

– Только Мик и Кит.

– Кто?

– Лучшая группа в мире.

– Эйстен!

– Нда?

– «Стоунз» не лучшая группа в мире. Да и песню «Wild Horses» написали не Кит с Миком, а Грэм Парсонс.

– Все это сплетни, и ты это знаешь. Бывай…

– Алло? Эйстен?!

– Скажи мне что-нибудь хорошее. Быстро.

– «Under My Thumb» – действительно неплохая песня. И в «Exile On Main Street» есть интересные моменты.

– Хорошо. Чего хотел?

– Помощь нужна.

– На дворе – три часа ночи. Может, поспишь?

– Не могу, – сказал Харри. – Стоит закрыть глаза, и сразу так жутко становится…

– Тот же кошмар, что и раньше?

– Кино из ада – повтор по заявкам зрителей.

– Про лифт?

– Про лифт. И я каждый раз схожу с ума. Как скоро ты сможешь подъехать?

– Ох, не нравится мне это, Харри.

– Когда?

Эйстен вздохнул:

– Подожди минут шесть.

Когда Эйстен поднимался по лестнице, Харри уже напялил джинсы и ждал его в дверях.

Они сели в гостиной. Свет включать не стали.

– Пиво будет? – Эйстен снял бейсболку с надписью «Playstation» и зачесал назад редкие потные космы.

Харри покачал головой.

– Тогда вот, – сказал Эйстен и поставил на стол черную тубу, похожую на футлярчик из-под фотопленки. – Держи. Флунипам. Вырубает с гарантией. Одной таблетки за глаза хватает.

Харри внимательно посмотрел на цилиндрик, потом сказал:

– Я позвал тебя не за этим, Эйстен.

– Нда?

– Нда. Мне хочется узнать про взлом кодов. Как это делается?

– Ты про хакеров? – Эйстен был немало удивлен. – Собираешься взломать пароль?

– Вроде того. Читал в газете про маньяка? Мне кажется, он оставляет нам закодированные послания. – Харри включил лампу. – Гляди.

Эйстен посмотрел на лист бумаги, который Харри положил на стол и удивился:

– Звезда?

– Пентаграмма. Этот символ он оставил дважды. В первый раз вырезал на балке у кровати жертвы, а во второй – нарисовал на пыльном экране телевизора в магазине напротив другого места преступления.

Эйстен посмотрел на звезду и кивнул:

– И ты думаешь, я помогу тебе разобраться, что это значит?

– Нет. – Харри подпер подбородок руками. – Но надеюсь, ты расскажешь мне про принципы расшифровки кодов.

– Харри, я же взламывал математические коды, а у человеческих – иной смысл, другая семантика. Я, например, до сих пор ни разу правильно не вычислил, что имеют в виду женщины, когда говорят «нет».

– Представь себе, что в нашем случае задействованы и человеческая логика, и некий подтекст.

– Тогда это уже криптография, тайнопись. Для этого помимо логического мышления нужно умение задействовать подсознание и интуицию – все то, что ты знаешь, но не знаешь, что знаешь. Придется использовать линейное мышление и распознавание образов. Слыхал об Алане Тьюринге?

– Нет.

– Этот англичанин в войну расшифровывал немецкие коды. Проще говоря, выиграл Вторую мировую. Он говорил, что для расшифровки нужно сначала понять, в каком измерении действует противник.

– Это как?

– Скажем так, этот уровень выше букв и цифр. Надъязыковой. И ответы надо искать не на вопрос «как», а на вопрос «зачем». Понятно?

– Нет.

– Никто не понимает. Это, скорее, особый дар – вроде ясновидения.

– Предположим, мы знаем зачем. Что дальше?

– Дальше придется потратить уйму времени. Комбинируй варианты, пока не вымрешь.

– Нельзя мне вымирать. И уймы времени у меня нет. Побыстрее можно?

– Тогда есть только один известный мне способ. Транс.

– Ну, разумеется, транс. Вот теперь все понятно.

– Я не шучу. Продолжаешь смотреть на информацию, пока не избавляешься от всех мыслей. Все равно что перегрузить мышцу и вызвать ее спазм. Что-то в этом роде. В восемьдесят восьмом я четыре ночи подряд взламывал систему счетов Датского банка. На голом энтузиазме и капельке ЛСД. Получится подсознательно взломать код – считай себя королем. А если не получится…

– То что?

Эйстен засмеялся:

– Угодишь в психушку. Там полно таких, как я.

– Транс, говоришь?

– Ага. Транс. Интуиция. Может быть, немного фармацевтической помощи…

Харри взял со стола черный цилиндрик и поднес к глазам:

– А знаешь что, Эйстен?

– Что?

Он кинул тубу через стол, и Эйстен ловко поймал ее.

– Я пошутил насчет «Under My Thumb».

Эйстен положил тубу на край стола и нагнулся завязать шнурки на старых, ужасно грязных лыжных ботинках «Пума».

– Да знаю. Как там Ракель? – спросил он.

Харри пожал плечами.

– Ты от этого такой грустный?

– Возможно, – ответил Харри. – Мне тут предложили работу, и не знаю, смогу ли я отказаться.

– Значит, это явно не работа таксиста. Или предлагал не мой шеф.

Харри улыбнулся.

– Извини, но из меня плохой советчик по вопросам трудоустройства. – Эйстен встал. – Флунипам оставляю здесь. Поступай, как знаешь.

Метрдотель с головы до ног изучил человека перед собой. За тридцать лет работы у него выработался своего рода нюх на неприятности, а от этого человека неприятностями разило за версту. Не то чтобы всякая неприятность была во вред – гостям «Театрального кафе» как раз не хватало хорошего скандала, но это должна быть правильная неприятность. Например, когда молодой артист с галереи нараспев заявляет, что он из поколения новых талантов, а хорошее вино можно пить и без многолетней выдержки. Или бывший исполнитель главных ролей из Национального театра провозглашает, что ничего хорошего не может сказать о финансисте за соседним столиком, разве только то, что он гомосексуалист и посему не склонен к размножению. Ну а то, что сейчас лицезрел метрдотель, не обещало скандала. Просто скучная неприятность: неоплаченный счет, храп под столом или потасовка. Сначала он по внешним признакам (грубые черные джинсы, красный нос и бритый череп) принял его за пьяного рабочего сцены, который собрался в родимый погребок. Но когда тот спросил Вилли Барли, возникло подозрение, что это какая-нибудь помойная крыса из журналистского погребка под уличным рестораном с говорящим названием «Толчок». Метрдотель не испытывал никакого уважения к грызунам, которые беспардонно теребят то, что осталось от бедняги Барли после исчезновения его очаровательной супруги.