Смерть ради смерти - Маринина Александра Борисовна

– Поймите, – увещевал он, – я не преследую цель доказать, что Войтовича выпустили незаконно, мне это совершенно безразлично, я такими вопросами не занимаюсь. Мне поручено восстановить материалы сгоревшего дела, а законность и обоснованность этих материалов меня совершенно не интересует. Но если Войтовича выпустили, должно же быть для этого какое-то основание. Постарайтесь, пожалуйста, припомнить, может быть, вы обсуждали арест Войтовича с какими-нибудь руководителями или работниками правоохранительных органов…

Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник неуклюжий паренек в плохо сидящей на слишком толстом теле форме.

– Извините, – как-то по-домашнему сказал он. – Там Каменскую к телефону просят.

– Пусть перезвонят сюда, – коротко сказал Коротков, бросив на смешного милиционера уничтожающий взгляд.

Через минуту на рабочем столе зазвонил телефон. Майор снял трубку и передал ее подбежавшей блондиночке, которая все время сидела в уголке и не проронила ни слова.

– Алло? Да, Надюша. Сейчас, минутку…

Она прикрыла микрофон рукой и обратилась к майору:

– Юрий Викторович, когда я могу быть свободна?

– Мы уже заканчиваем. Минут через пятнадцать, я думаю, – ответил он.

– Надюша, ты успеешь за двадцать минут до меня доехать? Нет, не надо, не покупай, я по дороге к ним домой одно место знаю, там дешевле. Ага. Через двадцать минут. Договорились.

Через двадцать минут они вышли из здания ГУВД вместе с блондинкой Каменской. Прямо перед ними стояла нежно-голубая машина, а возле нее, небрежно опираясь на капот и держа в руках роскошные розы, стояла яркая эффектная брюнетка в распахнутой коллекционной шубе до пят, под которой было надето шелковое короткое платье, оставляющее открытыми потрясающие ноги. Призывно улыбаясь, она медленно обвела глазами пятерых мужчин, перевела взгляд на подругу и помахала ей рукой. Хлопнули дверцы. Девушки уехали.

– Ну что? – с робкой надеждой спросила Настя, когда машина немного отъехала от здания ГУВД.

– Ничего, – вздохнула Шитова, переключая скорость. – Я его опять не узнала. Ваш товарищ Доценко очень надеялся, что я смогу узнать его «живьем», по повороту головы, взгляду, мимике, в общем, по тем приметам, которые на фотографии редко фиксируются. Знаете, ваш Миша – очень славный. Мне так хочется ему помочь и так жалко его разочаровывать. Прямо хоть ври, что узнала, – рассмеялась она.

– Боже упаси, – всплеснула руками Настя. – Не вздумайте. Спасибо вам, Надежда Андреевна. Извините, что пришлось побеспокоить. Выбросьте меня где-нибудь у метро.

Пятеро мужчин тоже сели в машину. Это была принадлежащая Вячеславу Егоровичу Гусеву бежевая «Волга».

– Чудеса какие-то с этим ходатайством, – произнес Бороздин, умещая на коленях объемистый портфель.

– И не говорите, Павел Николаевич, – подхватил Гусев. – Но вообще-то это всем нам упрек. Нам ведь и в голову не пришло как-то заступиться за Войтовича, попытаться помочь ему. Сразу налепили на него клеймо убийцы и забыли, словно он не проработал с нами больше десяти лет.

Но с Войтовича разговор быстро перешел на производственные темы.

– Первого марта будет сложный Совет. Две защиты кандидатских, одна из них очень спорная…

– Я зарекся связываться с Кемеровским филиалом. У них каждая бумажка месяцами лежит, будто они собираются жить вечно. Никогда от них ничего вовремя не получишь…

– Лозовский стал совершенно невыносим. Приходит на Совет оппонировать, а вместо этого начинает с трибуны байки про свою молодость рассказывать. Посмешище…

– Третья лаборатория совсем от рук отбилась. Итоговые отчеты оформляют как промежуточные, на пяти страничках, из которых одна – титульный лист, вторая – список исполнителей. Представляете, что это за отчет на трех страницах о трехлетней работе. А промежуточные вообще не пишут, ограничиваются справкой на два абзаца. А отдел координации и планирования им все с рук спускает.

– Еще бы, когда начальники в одном доме живут и детей в одну школу водят, еще не такое увидишь…

Он автоматически поддерживал разговор, а сам лихорадочно перебирал в памяти все детали встречи с Шитовой. Неужели она подруга этой блондиночки Каменской? Каких только совпадений не бывает. Узнала она его или нет? Узнала или нет? Стояла и глазела на мужиков с откровенно блядской ухмылкой, каждого из них оглядела, будто в постель примеряла. Кажется, на нем ее взгляд не остановился. Кажется, нет. Или все-таки узнала?

Но он – молодец, сумел справиться с собой, не дрогнул, глаз не отвел. Все мужики ей на ноги уставились, и он тоже. Нельзя глаза отводить от такой яркой красотки, не по-мужски это, а значит – подозрительно. И он не отвел. Пялился, как все, и даже постарался восхищенно улыбнуться.

Нет, кажется, все-таки не узнала…

– Ничего у нас пока не вышло, – констатировала Настя, выслушав доклад Миши Доценко, наблюдавшего со стороны за встречей пятерых сотрудников Института с Надеждой Шитовой. Более того, он даже снимал всех пятерых на видеопленку, и они только что внимательнейшим образом, кадр за кадром изучили всю запись. Нет, никто из пятерых не выдал себя.

– Результат обнадеживающий, – хмыкнула она, пряча кассету с записью в сейф. – Или мы с вами полные дебилы и делаем все неправильно, гоняясь не за тем, за кем надо, или нам попался сильный противник. Целый час мощного прессинга, когда Юрка их давил в начальственном кабинете этим несуществующим ходатайством, и под конец ослепительная Шитова с розами и ногами, – такое мало кто выдержит, если есть что скрывать. Ладно, живем дальше. Внешность нам ничего не дала, Шитова никого не узнала, и никто не показал, что знает ее. Ходатайство тоже оказалось пустышкой. Один из них точно знает, что никакого ходатайства в деле не было, но опять-таки ничем себя не выдал. У нас в запасе остается средство преступления – цианид, а также возможность знакомства с Галактионовым. Есть еще предсмертная записка Войтовича. Миша, это – вам. А нам с Юрой предстоит выдержать бой местного значения с Лепешкиным.

Отправив Доценко искать людей, видевших и читавших предсмертную записку Григория Войтовича, Настя зашла к начальнику. Ей пришлось строго одернуть себя, чтобы не прыснуть: еще вчера в этом самом кресле, за этим самым столом сидел молодой сильный Коротков с мощными бицепсами, лучезарной улыбкой и сверкающими звездами на погонах, а сегодня здесь опять домашний толстый Колобок Гордеев в партикулярном платье и с необъятной лысиной.

– Заходи, Настасья, – приветствовал ее полковник, что-то ища среди бумаг, в изобилии валяющихся на большом столе. – Кажется, наш дружок Коротков у меня вчера спер мою любимую ручку. Что-то я ее никак не найду. Вот и пускай вас после этого к себе в кабинет, вмиг все растащите.

– Поищите как следует, – посоветовала Настя. Она отчетливо помнила, как вчера Юра вертел эту ручку в пальцах, а потом автоматически сунул в карман кителя. Сегодня он этого уже и не вспомнит, тем более что китель снова висит в шкафу до лучших времен и Юрка до него не скоро доберется.

– Ну черт знает что такое, – продолжал ворчать Гордеев, выдвигая один за другим ящики стола и проверяя их содержимое. – Сыщики, едрена матрена, борцы с преступностью. Юристы, между прочим, с высшим образованием. Офицеры. Ничего оставить нельзя, все тут же к рукам приберут, а потом сделают глазки пуговками, дескать, что вы, гражданин начальник, не брали, не трогали, не видели, вы ее, наверное, сами вместо колбасы съели. Да, – он резко поднял голову, – так что у тебя?

– У меня, Виктор Алексеевич, Лепешкин с Ольшанским срослись.

– Как это?

– А как сиамские близнецы. У Лепешкина – убийство Галактионова, у Ольшанского – разглашение тайны усыновления, но это, как выяснилось, куплет и припев от одной и той же песенки. С Лепешкиным мы работаем официально, Ольшанскому втихаря помогаем, таская ему информацию по делу Галактионова. Вы же понимаете, что так продолжаться не может. Мы сидим на пороховой бочке. Растащив работу по двум разным следователям, мы никогда не раскроем убийство Галактионова. В то же время, если объединять дела у Лепешкина, то у меня сделается инсульт. А Миша Доценко станет многоженцем. Чтобы поправить то, что напортил Игорь Евгеньевич, Михаилу пришлось влюбить в себя чуть не пол-Москвы. Дамочек-то у покойника было много, и каждую из них Лепешкин умудрился обидеть, а то и оскорбить, и каждая ушла из его кабинета, унося с собой не только отвращение к следователю, но и нерассказанную информацию.

– Ты хочешь сказать, что Лепешкин – неграмотный следователь и ты не хочешь с ним работать? – спросил Гордеев, внимательно глядя на Настю и прекратив бесплодные поиски пропавшей авторучки.

– Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать, – раздраженно ответила она. – Лепешкин хороший, юридически грамотный специалист, безусловно добросовестный, от работы не прячется, трудяга. Если бы было иначе, вряд ли он столько лет успешно занимался бы хозяйственными делами. И если знать об особенностях его характера заранее, к этому можно как-то подстроиться и предупредить наступление негативных последствий. А сейчас мы попали в ситуацию, когда Миша заново обходит всех свидетелей женского пола, об этом узнает Игорь Евгеньевич и закатывает ему легкую истерику, мол, зачем, да кто тебе поручал, да кто тебе позволил, да что это за самодеятельность. Интеллигентный Миша, конечно, не может послать его подальше и членораздельно объяснить, что исправляет его же глупости. А уж если Лепешкин, не приведи господь, узнает про наше негласное сотрудничество с Ольшанским, с ним вообще припадок случится. Или он нас с Мишей удушит. Или застрелит, сейчас у прокурорских работников тоже оружие есть.