ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ - Джордж Элизабет

Вслед за Гидеоном она вошла в комнату, вертя головой по сторонам, и чуть не подпрыгнула от неожиданности.

— Ой! Извините! — сказала она, обращаясь к солдату в форме, стоящему за дверью.

До нее не сразу дошло, что это не Ричард, переодевшийся солдатом с коварным намерением напугать их до смерти, а всего лишь манекен. Она приблизилась к нему на подгибающихся ногах.

— Вот дерьмо! Какого черта…

Оглянувшись на Гидеона, от которого хотела услышать объяснение, Либби увидела, что тот согнулся над письменным столом в дальнем конце комнаты, раскрыл все дверцы и ящики и ищет там что-то так сосредоточенно, что не услышит Либби, даже если она спросит его о том, о чем хотела спросить, а именно: какого черта Ричард поставил здесь это чучело? И еще: Гидеону известно, знает ли об этом Джил?

В комнате имелось множество витрин того типа, что можно встретить в музеях. В них были выставлены письма, медали, грамоты, телеграммы и подобное барахло, которое при более близком рассмотрении оказалось документами времен Второй мировой войны. На стенах висели фотографии того же периода, на всех них был запечатлен один и тот же парень в военной форме. Тут он лежит на животе и щурится в прицел винтовки, ну вроде как Джон Уэйн в фильме про войну. Здесь он бежит рядом с танком. А там снимок, где он сидит по-турецки на земле в центре группы таких же типов, все с оружием, причем держат свои игрушки с такой небрежностью, как будто «Калашников» (или что там у них было в те годы) через плечо — это самая естественная в мире вещь. Да сегодня ни один человек с каплей здравого смысла в башке не стал бы фотографироваться с автоматом в руках! Если, конечно, он не принадлежит к какой-нибудь неонацистской группе и не орет на митингах как резаный: «Уничтожим всех, кто не белый англосаксонский протестант!»

Либби стало жутко. Назревала необходимость сваливать из этой кунсткамеры, и как можно скорее. Желательно секунд через двадцать.

У нее за спиной шуршали бумаги, с грохотом закрывались одни ящики и открывались другие, что-то падало на пол. Она обернулась, чтобы проверить, чем занят Гидеон, думая: «Теперь-то у Ричарда точно пробки перегорят, когда он увидит этот разгром». Но на самом деле ее не очень волновали чувства Ричарда: он лишь пожнет то, что посеял.

Она спросила:

— Гидеон, что ты ищешь?

— У него должен быть ее адрес. Должен.

— С чего ты взял?

— Он знает, где она. Он ее видел.

— Это он сам тебе говорил?

— Она ему писала. Он знает.

— Гид, он сам тебе так сказал? — У Либби были сомнения на этот счет. — И вообще, зачем она стала бы ему писать? Зачем ей встречаться с ним? Крессуэлл-Уайт сказал, что ей не разрешается приближаться к вам. Из-за этого она рискует снова сесть в тюрьму. А она только что двадцать лет оттрубила. Неужели ты думаешь, что она готова отдохнуть за решеткой еще три-четыре года?

— Он знает, Либби. И я тоже знаю.

— Тогда что мы тут делаем? В смысле, раз ты знаешь…

Речи Гидеона с каждым часом становились все менее вразумительными. Либби даже подумала, не позвонить ли его психиатру. Она знала, как зовут врача — доктор Роуз, кажется, — но больше никакой информацией не располагала. Может, обзвонить всех докторов по фамилии Роуз, указанных в телефонном справочнике? Сколько их существует на свете? Вряд ли слишком много. Допустим, она вычислит ту самую докторшу. И что дальше? Сказать: «Послушайте, я друг Гидеона Дэвиса, он ведет себя как-то странно, я начинаю волноваться, не поможете, а?»

Психиатров вообще вызывают на дом? И что более важно, воспримет ли доктор Роуз серьезно звонок от знакомой ее клиента, которой кажется, что клиенту стало хуже? Или она решит, что эта знакомая вскоре станет новым клиентом? Черт. Дерьмо собачье. Что же делать? Кому звонить? Только не Ричарду, это точно. От него сочувствия не дождется никто, в том числе и родной сын.

Гидеон вываливал содержимое ящиков на пол и перебирал каждую бумажку. Он уже обыскал весь стол, лишь на столе стоял нетронутый поднос с письмами, который Гидеон по какой-то странной причине — хотя кто их считает, его странности? — оставил напоследок. Теперь он приступил и к нему, вскрывая конверты, пробегая глазами листки и швыряя их на пол. Но пятое или шестое письмо привлекло его внимание. Он стал читать его от начала и до конца. Либби увидела, что это даже не письмо, а открытка с цветами, в которую вложен листок с рукописным текстом. Гидеон дочитал его и тяжело уронил руки.