ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ - Джордж Элизабет

— Не знаю, что вас сюда привело, но мне нечего сказать вам, констебль.

— Даже если речь пойдет о Кате Вольф? — спросил он ее. — О том, что привело ее в ваш дом в компании с адвокатом? Они что, подают на вас иск?

— Я повторяю, что мне нечего вам сказать. Я не могу допустить, чтобы кто-то компрометировал меня. Мне нужно думать о своем будущем и будущем двух подростков.

— Значит, о муже вам думать не надо?

Она снова провела рукой по волосам характерным жестом.

— Я никогда не была замужем, констебль. Со мной живут дети моей сестры, с тех пор как им исполнилось одному четыре года, а другому шесть. После смерти Сьюзи их отец не пожелал заниматься ими — был слишком увлечен холостяцкой свободой, — но теперь стал все чаще наведываться, сообразив, что молодость не вечна. Честно говоря, я не хочу давать ему шанс отобрать у меня детей.

— А такой шанс существует? И что это за шанс?

Вместо ответа Норин Маккей встала из-за стола и направилась к бару. Там она сделала заказ и дождалась, когда джин зальет два кубика льда и перед ней появится бутылочка с тоником.

Нката наблюдал за ней, пытаясь заполнить белые поля в характере собеседницы посредством изучения внешности. Ему было интересно, какая грань работы в тюрьме привлекла в свое время Норин Маккей: власть, которую такая работа дает над другими людьми, ощущение превосходства, сопутствующее ей, или возможность забросить крючок в водах, где форель не имеет психологической защиты.

Со стаканом в руке она вернулась к столу.

— Вы видели, как Катя Вольф и ее адвокат вошли в мой дом. Больше вы ничего не видели и не знаете.

— Она не просто вошла в дом. Она сама открыла дверь, не постучавшись.

— Констебль, не забывайте, что она немка.

Нката склонил голову.

— Никогда не слышал, чтобы немцы не знали, что надо стучаться, когда хочешь попасть в дом к незнакомым людям. Мисс Маккей, мне всегда казалось, что с общепринятыми правилами они более-менее знакомы. Как знакомы и с правилом, гласящим, что не обязательно стучать в дверь дома, где тебя часто видят и уже хорошо знают.

Норин Маккей поднесла к губам свой напиток и отхлебнула, оставив язвительное замечание констебля без ответа. Нкату это не обескуражило.

— Вот что мне интересно, мисс Маккей: Катя Вольф была первой тюремной пташкой, которую вы, так сказать, прибрали к рукам, или она была лишь одной среди многих?

Женщина вспыхнула.

— Вы понятия не имеете, о чем говорите.

— Я говорю о вашей позиции в тюрьме «Холлоуэй», и о том, как вы могли употребить ее или злоупотребить ею на протяжении своей службы, и о том, какие могут быть последствия, если станут известны ваши делишки там, где вы должны только запирать замки на дверях. Сколько лет вы прослужили? До пенсии немного осталось? Или намерены дослужиться до поста самого старшего начальника? Ну, что?

Она улыбнулась без тени веселья.

— Знаете, констебль, я хотела работать в полиции, но у меня дислексия, из-за чего мне не удалось сдать экзамены. Поэтому я пошла в исправительные учреждения, так как меня всегда привлекала идея послушания закону и я верю в то, что нарушители должны быть наказаны.

— Вы сами нарушитель. Вы нарушили закон. С Катей. Она отбывала свои двадцать лет…

— Она не все время находилась в «Холлоуэе». Никто не проводит здесь весь срок от начала и до конца. Я же провела в этих стенах двадцать четыре года. Так что ваши умозаключения, какими бы они ни были, явно страдают непоследовательностью.

— Она сидела здесь во время следствия и суда, она отбыла здесь часть срока. Потом ее перевели — в Дарем, кажется? — и на тот момент ей уже разрешалось принимать посетителей. Как вы думаете, кто будет мелькать в ее деле как самый частый посетитель? Может, даже единственный помимо адвокатов? А потом ее могли вновь вернуть в «Холлоуэй», досиживать срок. Так? Вряд ли для вас этот маневр составил бы особую сложность, вы запросто могли организовать такой перевод, а, мисс Маккей? В чем состоят ваши обязанности?

— Я старший надзиратель, — ответила она невыразительно. — Полагаю, вам это прекрасно известно.

— Старший надзиратель с небольшой слабостью к дамам. Вы всегда имели эту склонность?

— Вас это не касается.

Нката шлепнул ладонью по столу и наклонился к собеседнице.

— Еще как касается, — заявил он. — Ну что, вы хотите, чтобы я поднял дело Кати Вольф, нашел все тюрьмы, в которых она сидела, переписал имена всех посетителей, которых она принимала, подсчитал, сколько раз встречается среди них ваша фамилия, и с этими подсчетами отправился к вашему начальству? Это вполне в моих силах, мисс Маккей, хотя я не горю желанием заниматься этим. У меня много дел и помимо вас.