Пентаграмма - Несбё Ю

Он ослабил пояс, снял халат и кинул его Вибекке.

– Спасибо, – только и смогла выдавить она.

– Кстати, а ты-то почему не спишь? – Нюгорд продолжал глупо улыбаться. – Разве ты не приняла снотворное?

Вибекке в смущении посмотрела на Харри.

– Спокойной ночи, – пробормотала она и исчезла.

Андерс подошел к кофемашине и поставил на нее свою чашку. Его плечи и спина были бледными, почти белыми, а предплечья – загорелыми, как у дальнобойщика летом.

– Обычно она ночью спит как сурок, – произнес он.

– А вы, надо думать, нет.

– Почему вы так думаете?

– Откуда бы вам иначе знать, что она спит как сурок?

– Она сама так говорит.

– А вы просыпаетесь, только когда слышите шаги наверху?

Андерс посмотрел на Харри и кивнул:

– Вы правы, Холе. Я плохо сплю. Не так-то легко заснуть после того, что случилось. Лежишь, думаешь, строишь версии.

Харри отпил из чашки:

– Не поделитесь?

Андерс пожал плечами:

– Я не так много знаю о массовых убийцах. Если этот – из них.

– Не из них. Это серийный убийца. Большая разница.

– Ну да, а вы не заметили, что у жертв есть что-то общее?

– Все они – молодые женщины. Что-то еще?

– Все они были или оставались неразборчивыми в половых связях.

– Что?

– Почитайте газеты. То, что написано об их прошлом, говорит само за себя.

– Но Лисбет Барли – замужняя женщина, и, насколько нам известно, она была верной женой.

– В супружестве – да. Но до этого она выступала в группе, которая разъезжала туда-сюда и играла на дискотеках. Не будьте наивны, Холе.

– Хм… И какой вывод вы делаете?

– Убийца, который берет на себя смелость выносить другим смертный приговор, считает себя Богом. А в Послании к евреям, глава тринадцатая, стих четвертый, говорится: «блудников же и прелюбодеев судит Бог».

Харри кивнул и посмотрел на часы.

– Я запишу, Нюгорд.

Андерс постучал пальцами по чашке:

– Нашли, что искали?

– Да, я нашел пентаграмму. Полагаю, вам известно, что это такое, раз вы занимаетесь церковной утварью.

– Вы имеете в виду пятиконечную звезду?

– Да. Как Вифлеемская. Часом, не знаете, что она может означать? – Харри опустил голову, будто смотрел на стол, а сам внимательно изучал лицо Нюгорда.

– Кое-что. Пять – важнейшее число в черной магии. А вверх указывало два луча или один?

– Один.

– Тогда это не знак тьмы. Описанный вами символ может означать жизненную энергию и желания. Где вы ее увидели?

– На балке над постелью.

– А-а, – протянул Нюгорд. – Тогда это отличный символ, «марин крест» называется.

– «Марин крест»?

– Языческий знак. Его чертили над входом, чтобы уберечь дом от мары.

– Это еще что такое?

– Мары-кошмары. Мара – злой дух в обличье женщины, которая садится спящему на грудь и посылает ему дурные сновидения. Язычники считали ее призраком. Ничего странного, что слово «мара» восходит к индоевропейскому «мер».

– Ну, в языках я не силен.

– «Мер» означает смерть, мор. – Нюгорд посмотрел в чашку. – Или убийство.

Вернувшись домой, Харри обнаружил на автоответчике сообщение от Ракели. Она спрашивала, не сводит ли Харри Олега во Фрогнербад завтра, она с трех до пяти будет у дантиста. Это просьба Олега, уточнила она.

Харри сидел и слушал запись, пытаясь вспомнить дыхание в трубке, когда кто-то позвонил несколько дней назад, но потом бросил это занятие.

Он разделся и лег в постель. Прошлой ночью он убрал одеяло и сегодня укрылся одним пододеяльником. Во сне он запутался, попал ногой в отверстие, пытаясь вырваться, перепугался и проснулся от треска рвущейся ткани. Темнота за окном уже начинала светлеть. Он отшвырнул пододеяльник на пол и отвернулся к стене.

Потом пришла мара. Она навалилась ему на грудь и прижалась губами к его губам. Голова закружилась. Мара склонилась к самому уху и горячо в него дохнула. Огнедышащий дракон. Бессловесное сообщение из автоответчика. Она хлестала его по ногам и бедрам, и боль была сладкой, и она говорила, что скоро он не сможет любить никого, кроме нее, поэтому нужно привыкать.

Лишь когда над крышами домов взошло солнце, она оставила его в покое.

Время подходило к трем часам. Харри припарковался рядом с Фрогнербадом – теперь ему стало ясно, где собираются все те, кто еще остался в Осло. Перед билетными кассами выстроилась почти стометровая очередь. Пока распаренные тела шаг за шагом продвигались к живительной хлорированной влаге, он решил почитать «ВГ».

Новостей по делу о серийном убийце не было, однако газетчики все же нарыли материала на целых четыре страницы. Туманно-загадочные заголовки были обращены к тем, кто уже некоторое время следил за развитием событий. Появилось новое словосочетание – «дело о велокурьере-маньяке». Все было знакомо, полиция особо не отличалась от газетчиков, и Харри предположил, что утренние совещания редакции на Акерсгата как две капли воды похожи на утренние совещания следственной группы. Он увидел заявления все тех же свидетелей (которые в интервью вспомнили даже больше, чем на допросах), ознакомился с социологическими опросами (где люди говорили, что им страшно, жутко или жутко страшно), а также прочел мнение служб курьерской доставки, которые требовали компенсации, поскольку теперь велокурьеров никуда не пускали, работать стало невозможно, и вообще – полиция должна поймать этого типа. Догадок о связи «дела о велокурьере» с исчезновением Лисбет Барли больше не строили, теперь об этом говорили в полный голос, как об установленном факте. Под огромным заголовком «Заменяю сестру» красовалось фото Тойи Харанг и Вилли Барли перед Национальным театром. И подпись: «Энергичный продюсер не собирается менять планы».

Харри пробежал глазами текст статьи и остановился на словах Барли:

«The show must go on» – «представление продолжается». В нашей профессии это не просто легкомысленное заявление, но суровая правда, написанная кровью. Я знаю: что бы ни случилось, Лисбет с нами. И эта пьеса – знак уважения Лисбет, великой артистке, еще не раскрывшей своего таланта, но она обязательно его еще раскроет, я не могу поверить в обратное!

Наконец попав внутрь, Харри не сразу сообразил, куда идти. Последний раз он был во Фрогнербаде двадцать лет назад. Хотя, по правде говоря, ничего особенно не изменилось, разве что подновили фасады и добавили высокую синюю горку. А в остальном – тот же запах хлора, легкие мелкие капельки воды в воздухе над бассейнами, играющие маленькими радугами, шлепанье босых ног по асфальту, очередь дрожащих детей в мокрых плавках в тени перед киоском.

Ракель и Олега он нашел на газоне у бассейнов.

– Привет. – Губы Ракель улыбнулись, а глаз не было видно за большими солнечными очками «Гуччи».

Она была в желтом купальнике. Мало кто из женщин не устрашится надеть желтый купальник – Ракель была одной из них.

– Знаешь что? – спросил Олег, склонив голову набок и пытаясь вытрясти из уха воду. – Я прыгнул с «пятерки».

Харри сел рядом, на траву, хотя на большом пледе было достаточно места.

– У, врунище!

– А вот и нет! Прыгнул!

– С пяти метров? Да ты каскадер!

– А ты тоже прыгал с «пятерки», Харри?

– Спрашиваешь!

– А с «семерки»?

– Нда, было дело. Прыгал, и еще как!

Харри выразительно посмотрел на Ракель, но та наблюдала за сыном. Олег перестал трясти головой и спросил замирающим голосом:

– А с «десятки»?

Харри повернул голову к вышке, откуда доносился радостный визг и редкие мегафонные команды спасателей. «Десятка». Вышка казалась черно-белой буквой «Т» на фоне синего неба. Нет, в последний раз он был во Фрогнербаде не двадцать лет назад, а чуть позже. Одной летней ночью они с Кристиной перелезли через забор, залезли на вышку и легли рядом на самом верху. Так они и лежали под звездным небом. Лежали и разговаривали. Он тогда верил, что больше в жизни никого не полюбит.

– Нет, с «десятки» я не прыгал, – сказал он.

– Никогда? – В голосе Олега Харри услышал разочарование.

– Никогда. Только нырял – головой вниз.

– Нырял? – подпрыгнул Олег. – Так это же еще круче! А это все-все-все видели?

– Нет, это же было ночью. Вокруг совсем никого не было.

Олег вздохнул:

– А зачем тогда показывать, какой ты смелый, если тебя все равно никто не видит?..

– Я тоже иногда над этим задумываюсь.

Харри попытался поймать взгляд Ракель, но ее солнечные очки были слишком темными. Она собрала сумку и надела поверх купальника футболку и короткую джинсовую юбку.

– Но это труднее, – добавил он. – Когда ты один и никто тебя не видит.