Неизвестный венецианец - Леон Донна

– Дамиано, что значит «мальчики»? Какого они возраста?

Падовани вдруг улыбнулся:

– Знаешь, Гвидо, у меня такое впечатление, что наш разговор тебя страшно смущает. – Брунетти потупился и молчал. – Начиная с двенадцати лет, но есть и десятилетние.

– Хм…

После долгой паузы Брунетти спросил:

– А ты уверен насчет Сантомауро?

– Я уверен, что такова его репутация. И знаешь, ведь не бывает дыма без огня. Но у меня нет доказательств – ни улик, ни свидетелей.

Падовани встал и подошел к буфету на другом конце комнаты. Половину его занимали бутылки.

– Граппу будешь?

– Буду.

– Есть грушевая. Хочешь попробовать?

– Давай.

Брунетти тоже подошел к буфету, взял предложенный ему бокал и вернулся на диван. Хозяин опять уселся в кресло напротив.

Нектар, подумал Брунетти, пригубив граппу, и поморщился:

– Слабовато.

– Граппа? – испугался Падовани.

– Нет, я имею в виду связь между Сантомауро и Креспо. Если Сантомауро любит маленьких мальчиков, то при чем здесь Креспо? Скорее всего, Сантомауро просто его адвокат.

– Вполне возможно, – согласился Падовани, но тоном, начисто отрицающим такую возможность.

– А у тебя нет знакомых, которые тоже могли бы поделиться со мной информацией?

– О Сантомауро и Креспо?

– Да. И о Леонардо Маскари. Надо выяснить, какое отношение он к ним имел, если имел вообще.

Падовани взглянул на часы:

– Звонить уже поздно.

Брунетти тоже поглядел на часы: пятнадцать минут одиннадцатого, время детское.

Падовани, заметив его недоумевающий взгляд, рассмеялся:

– Нет же, Гвидо, их просто дома нет. Они расходятся на целую ночь. Но завтра я позвоню им из Рима и спрошу, что они знают или могут разузнать.

– Только мне бы хотелось, чтобы эти двое как-нибудь не пронюхали, что о них наводят справки.

– Гвидо, все будет шито-крыто, не беспокойся. Хотя народ не прочь поболтать о Сантомауро, особенно если намекнуть, что он замешан в какой-нибудь грязной истории, я обещаю, что до него это не дойдет.

– Вот-вот, Дамиано! Я не хочу, чтобы пошли слухи, особенно потому, что он может быть замешан в этой грязной истории. – Дабы смягчить неловкость, произведенную его резким тоном, Брунетти улыбнулся и протянул бокал за граппой.

– Понятно, Гвидо. Я буду осторожен. Своих знакомых я буду опрашивать поодиночке. Ко вторнику или среде мы уже кое-что должны иметь.

Падовани долил себе граппы.

– А ты, Гвидо, присмотрелся бы к этой Лиге. По крайней мере, узнай, кто там еще состоит, кроме Сантомауро.

– Почему она тебя так беспокоит?

– Меня настораживает любая организация, члены которой мнят себя высшей расой.

– А полиция?

– Полиция? – с улыбкой переспросил Падовани. – Нет, ну, полиция это совсем другое дело. Никто не верит в вашу исключительность, даже вы сами. – Он допил граппу и поставил бокал и бутылку на пол у своего кресла. – Я всегда вспоминаю Савонаролу. Он хотел изменить мир к лучшему и для этого стал разрушать все, что было ему не по нраву. Фанатики, они все такие, даже зеленые и феминистки. Желают исправить мир, а сами норовят просто убрать все, что не вписывается в их представление об этом мире. И как Савонарола, они все плохо кончат.

– Ну а потом что? – спросил Брунетти.

– Ну а мы как-нибудь проживем и без них.

Брунетти решил, что на этой сдержанно-оптимистической ноте встречу следует и закончить. Он поднялся, поблагодарил хозяина и отправился домой в свою одинокую постель.

Глава пятнадцатая

Была и другая причина, державшая Брунетти в городе. По воскресеньям либо он, либо его брат Серджо навещали мать. В это воскресенье ехать выпало ему, потому что Серджо с семьей был на Сардинии. Конечно, они могли бы и не ездить, разницы не было никакой, но и он, и Серджо продолжали наведываться к ней. Мать была в Мире, в десяти километрах от Венеции. Сначала надо было добираться на автобусе, потом брать такси или долго идти пешком до Casa di Riposo ^[38].

Зная, что завтра предстоит поездка, он плохо спал. Воспоминания, жара и москиты мучили его всю ночь. Проснувшись в восемь часов, он задался вопросом, который решал каждое второе воскресенье, ехать ли с утра или после обеда. Впрочем, когда бы он ни поехал, кончалось все одинаково. Сегодня его решение зависело только от погоды. К обеду жара грозила усилиться, и он не стал откладывать поездку.

Когда Брунетти вышел из дому, не было еще и девяти часов. Он пришел на пьяццале Рома за минуту до отхода автобуса на Миру. Мест уже не было. Он стоял, и его бросало из стороны в сторону, пока автобус кружил по эстакадам, объезжая Местре.