Операция «Людоед» - Троицкий Андрей

«Значит, вы сделаете это? – спросил Людович. – Я хотел спросить не то… О другом… Вы сможете это сделать?» «Смогу», – кивнул Стерн. «Я рассказал вам лишь о некоторых последствиях этого взрыва. На вас произвел впечатление мой рассказ?» Стерн пожал плечами: «Пожалуй». «Скажите, у вас хватит духу, хватит решимости не отступить в последний момент? Не у всякого человека есть внутренняя сила… Ну, вы понимаете, о чем я говорю?»

Стерн помолчал минуту. «Понимаю, – ответил он. – Если я за что-то берусь, то довожу начатое до конца. Сейчас Зураб собирает деньги, чтобы сделать взнос на мой банковский счет. Время терпит, операция начинается еще не скоро. Сроки установлены. Об остальном можете не беспокоиться».

«Я надеюсь на вас, – Людович вытащил из кармана блокнот в твердом кожаном переплете с золотым тиснением, протянул его Стерну. – Одна просьба, которая может показаться вам немного сумасшедшей. Или сентиментальной. Здесь не содержится ничего, что сможет вас скомпрометировать. Бросьте этот блокнот в реку, в Каму. Здесь любимые стихи моей жены. В разные годы я списывал из поэтических сборников. Себе на память». Стерн перелистал страницы и сунул блокнот в карман: «Брошу». Людович постучал по полу резиновым набалдашником своей палки. Спустя минуту в комнате появился какой-то амбал в кожаном плаще и увел профессора, бережно поддерживая его под локоток.

* * *

Москва, Таганка. 29 июля.

Крошечная мастерская по ремонту очков с романтическим названием «Рассвет» помещалась в кривом переулке в районе Таганской площади. Желтый двухэтажный дом с двумя пыльными витринами доживал последние недели или месяцы. Его назначили под снос и уже готовились отгородить от проезжей части и тротуара железобетонным забором. Жильцов выселили в район новостроек, за Кольцевую дорогу, дом опустел, но в мастерской еще теплилась искорка жизни. Ровно в девять утра хозяин заведения близорукий пожилой человек по фамилии Луценко и по кличке Пискля открыл входную дверь для посетителей. Получасом раньше Стерн занял позицию на противоположной стороне улицы, за углом какого-то особняка, и ждал, когда Луценко высунет нос и откроет дверь. Приехав в Москву с ранней электричкой, Стерн успел прогуляться, наслаждаясь еще чистым воздухом и утренним холодком. Проглотил плотный завтрак в забегаловке на Таганской площади, нашел чистую скамейку под старым развесистым тополем. И, чтобы убить время, прочитал разделы криминальной хроники двух столичных газет. Нашел короткие заметки о тройном убийстве в Люблино, в пункте приема вторичного сырья. Сначала перечислялись скупые факты. Найдены тела двух кавказцев и одного русского, раны пулевые, личности установлены. В газетах также содержался убогий, кажется, написанный под копирку комментарий к происшествию. Следствие склоняется к версии о разделе сфер влияния среди криминальных авторитетов. Стерн не сдержал улыбки: какой уж там раздел сфер влияния среди скупщиков старых газет, тряпок и винной посуды? Ясно, ментам просто нечего сказать, вот и блеют.

Стерн видел, как Пискля отпер стеклянную дверь с внутренней стороны и уполз в темноту своей лавочки. По переулку проехала поливальная машина, обдав мостовую струями воды. Асфальт впитал в себя небесную голубизну, шпиль высотки загорелся на солнце, как олимпийский факел. Стерн перешел на противоположную сторону, толкнул дверь и переступил порог мастерской.

Луценко стоял по другую сторону прилавка и протирал тряпочкой декоративную грошовую вазочку.

– Здравствуйте, Георгий Борисович.

Луценко обернулся, поставил вазочку на полку и поправил узел короткого засаленного галстука. Затем снял с носа очки, протер стекла той же тряпкой и прищурился, будто хотел лучше разглядеть Стерна.

– Мы же вчера договорились, что вы придете вечером, – поморщился Луценко. – Утром сюда нельзя.

– До вечера долго ждать, – улыбнулся Стерн. – Кроме того, я боюсь темноты. С детства. Как настроение?

– Какое там настроение, – махнул рукой Луценко. – Сами видите: дом ломают. Меня выгоняют с насиженного места. И что теперь? Сидеть в каком-нибудь Южном Бутово? В этой глухой деревне, которая никогда не станет Москвой? А я тут шесть лет проработал.

Слово «проработал» Луценко произнес с запинкой. Доходы Георгия Борисовича складывались не из той мелочи, что он выручал за починку очков и подгонку линз. Луценко старый опытный фармазон изготавливал на заказ документы приличного качества. Заказчиков подбирал требовательно, с оглядкой. Соглашался работать лишь с проверенной клиентурой или с теми людьми, у кого есть рекомендации от общих знакомых, людей в авторитете. Луценко снова запер входную дверь, прошел за прилавок, поманил гостя. Прошли коридор, Луценко зажег лампочку, толкнул железную дверь, пропустил Стерна вперед. Комнатка без окон была небольшой, тесно заставленной старой бросовой мебелью. Угол отгорожен матерчатой китайской ширмой, расписанной гейшами в цветных кимоно и крупными иероглифами. Рисунки на ткани потускнели от времени, впитав в себя вековую пыль. Хозяин нырнул за ширму, отодвинул от стены фанерную тумбу, вытащил кусок плинтуса, поднял половую доску. Достал из тайника тонкий сверток с готовыми документами.