Игольное ушко - Фоллетт Кен

Блоггз, по понятным причинам, не стал оглашать версию три «вэ»: он сумел перебраться на другое судно – скорее всего на подводную лодку – еще до того, как разразился шторм. Времени на это у него было мало, но теоретически он мог успеть. А если его подобрала немецкая субмарина, значит, все пропало и сделать они уже не смогут ничего.

– Если он нашел место, где можно переждать шторм, или потерпел кораблекрушение, – продолжал Блоггз вслух, – то рано или поздно мы обнаружим доказательства: либо саму «Мари II», либо ее обломки. Нам необходимо тщательно обследовать береговую линию прямо сейчас, а поверхность моря – как только наладится погода и в воздух сможет подняться авиация. Даже если он пошел на шхуне ко дну, все равно что-то будет указывать на это. Часть обломков обязательно всплывет.

– Таким образом, нам предстоит решать одновременно три задачи. Мы продолжаем поиски, которые уже ведутся; мы отправляем новые отряды на осмотр побережья к северу и к югу от Абердина; мы должны быть готовы начать воздушную разведку, как только погода немного улучшится.

Пока Блоггз говорил все это, он мерил комнату шагами взад-вперед. Теперь же он остановился и оглядел присутствующих.

– Вопросы, замечания есть?

К этому часу утомление овладело всеми, но неожиданный всплеск энергии Блоггза пробудил их от летаргии. Один наклонился вперед, потерев ладони, другой завязывал шнурки на ботинках, третий уже взялся за свою куртку. Теперь они оказались вновь готовы включиться в работу. Ни вопросов, ни замечаний не возникло.

Фабер лежал без сна. Его тело, вероятно, еще нуждалось в отдыхе, хотя он и провел в постели весь день, но мозг работал на повышенных оборотах, прокручивая возможные варианты, намечая планы действий… И подбрасывая мысли о женщинах, о доме.

Теперь, когда он оказался так близок к тому, чтобы выбраться отсюда, его воспоминания о доме сделались почти мучительно сладостными. Он думал о самых простых вещах: о колбасе, которую можно нарезать толстыми жирными кругами, о машинах, ездивших по правой стороне дороги, о действительно высоких деревьях, но более всего – о своем родном языке: твердых и точных словах, жестких согласных и простых в своей чистоте гласных, о глаголе в конце предложения, где ему и положено располагаться, придавая фразе смысловую законченность, какую сексу придает оргазм.

И стоило подумать об оргазме, как опять вспомнилась Гертруда: ее лицо под ним (вся косметика уничтожена его поцелуями), ее глаза, то зажмуренные от наслаждения, то с любовью устремленные на него, ее полуоткрытый рот, из которого то на вдохе, то на выдохе доносилось: «Ja, Liebling, ja…»

Глупости, конечно. Это он семь лет жил как монах, а у нее-то не было для этого никаких причин. После Фабера у нее могли быть еще десятки мужчин. Хотя не исключено, что она погибла под английскими бомбами, или от рук маньяков, которые посчитали ее нос на дюйм длиннее нормы, или ее сбил грузовик во время затемнения. В любом случае она едва ли помнит о нем. Вероятно, он никогда больше ее не увидит. Но она была для него важна. Она что-то для него значила, если именно о ней он сейчас вспоминал.

Обычно он не давал воли сантиментам, считал себя по натуре холодным, расчетливым и культивировал это в себе. Тоже своего рода форма самозащиты. Но сейчас, когда успех, казалось, был так близок, он позволил себе немного отпустить поводья. Нет, не ослабить бдительность. Ни в коем случае! Но самую малость предаться игре воображения.

Шторм являлся его союзником, пока бушевал. В понедельник он просто свяжется по рации Тома с командиром подводной лодки, и тот пошлет в залив шлюпку, как только море чуть успокоится. Если же буря уляжется еще до понедельника, может возникнуть небольшое осложнение в виде баркаса с припасами. Дэвид и Люси, вероятно, предполагают, что он на этой же лодке отправится назад на материк.

При этом Люси проникала в его мысли полнокровным цветным видением, которое он сам не до конца контролировал. Он видел ее поразительные янтарные глаза, следившие за тем, как он перевязывает ей палец, ее силуэт, когда она поднималась по лестнице, соблазнительный, несмотря на мешковатую мужскую одежду, ее спелые округлые груди, когда он застал ее нагой в ванной. А потом реальные события сливались с фантазиями, в которых она перегибалась через руку с бинтом и целовала его в губы, оборачивалась на лестнице и заключала в объятия, выходила из ванной и клала его ладони себе на грудь.

Он беспокойно ворочался на небольшой кровати, проклиная свое воображение, посылавшее ему мечты, подобных которым он не ведал со школьных времен. Тогда, еще до того как познать реальный секс, он мысленно выстраивал изощренные сексуальные сценарии, в которых фигурировали женщины постарше, встречавшиеся ему на жизненном пути: строгая экономка в их доме; жена учителя Нагеля – темноволосая и худощавая интеллектуалка; хозяйка деревенской лавки, красившая губы ярко-красной помадой и с презрением отзывавшаяся о собственном муже. Порой все трое могли фигурировать вместе в его особенно острой фантастической оргии. Когда же в пятнадцать лет он вполне предсказуемо соблазнил дочку горничной, затащив ее в сумрачный лес Западной Пруссии, всем сексуальным фантазиям пришел конец, поскольку они оказались несравненно лучше, чем принесший разочарование настоящий половой акт. И юного Генриха долго мучила эта загадка: где же столько раз описанный безумный экстаз, где ощущение полета, где мистическое слияние двух тел в единое целое? Поэтому фантазии стали невыносимы, напоминая ему о том, что он не сумел воплотить их хотя бы отчасти в реальность. Позже, само собой, и настоящий секс стал удовлетворять его. Он сделал открытие: оказывается, подлинный экстаз он испытывал, не получая его от женщины один, а только когда им обоим удавалось доставлять наслаждение друг другу. Этой глубокой, как он полагал, мыслью Генрих поделился со старшим братом, который тут же заявил, что никакое это не открытие, а известная всем банальность, избитый трюизм. И совсем скоро Генрих тоже это понял.

Со временем он стал очень неплохим любовником. Он находил секс интересным, а не просто актом, приносящим физическое удовлетворение. Но при этом так и не превратился в рокового соблазнителя… Завоевание женщины, победа над ней никогда не привлекали его сами по себе. Но в том, что касалось приемов, с помощью которых можно доставлять и получать удовольствие в постели, он превратился в настоящего эксперта, не разделяя, однако, популярного мнения, будто секс вообще дело техники и только. Очень многие женщины вожделели к нему, а тот факт, что он оставался по этому поводу в полном неведении, делал его только еще более желанным.

И сейчас он попытался вспомнить, сколько же всего было у него женщин: Анна, Гретхен, Ингрид, та американская девчонка, две шлюхи в Штутгарте… Он не мог вспомнить всех, но едва ли их набралось больше двадцати. Считая, разумеется, и Гертруду.

Но ни одна из них красотой и близко не могла сравниться с Люси, решил он, издав раздраженный вздох. А позволил он этой женщине так подействовать на себя потому, что теперь оказался действительно близок к возвращению домой и устал все время быть настороже. Сейчас он лишь досадовал на себя. Куда делась его дисциплина? Ему нельзя расслабляться, пока задание не выполнено.

Перед ним стояла проблема, как уклониться от возвращения на материк с баркасом, доставлявшим на остров припасы. Приходило несколько возможных решений. Вероятно, самым простым из них было бы связать всех обитателей острова, встретить баркас самому и отправить его обратно, придумав какую-нибудь правдоподобную чушь в качестве объяснения. Он может сказать, будто гостит у Роузов на правах родственника и прибыл на другом судне, чтобы понаблюдать за птицами и все такое… Эта задача представлялась слишком простой, чтобы целиком концентрировать на ней свое внимание. Позже, если погода начнет подавать признаки улучшения, он выберет нужный способ.

И вообще, по-настоящему серьезных проблем больше возникнуть не должно. Уединенный остров в десятках миль от берега, на нем – всего четыре человека – идеальное укрытие! Вырваться с территории Великобритании отсюда он сможет так же легко, как из детского манежа. Вспоминая все, что ему пришлось преодолеть до сих пор, людей, которых он убил – пятерых из сил гражданской обороны, парня из Йоркшира в поезде, специального эмиссара абвера, – можно считать, что сейчас он просто в превосходном положении.

Старик, инвалид, женщина и ребенок… Уж с ними он расправится без труда.

Люси тоже не спалось. Она лежала и слушала. А звуков до нее доносилось множество. Сама погода за окном являлась целым оркестром: дождь выбивал барабанную дробь по крыше, ветер свистел на все лады в каждом выступе дома, море грохотало с прихотливыми перепадами, когда волны разной величины разбивались о скалы. Да и сам старый дом тоже не молчал, поскрипывая и постанывая, словно жалуясь на неистовые удары бури. А еще были звуки внутри самой спальни: медленное размеренное дыхание Дэвида, который, как казалось, вот-вот захрапит, хотя до этого никогда не доходило и он лишь крепко спал под воздействием двойной дозы снотворного, и более быстрое, порывистое дыхание Джо, вполне комфортно раскинувшегося на поставленной для него в дальнем углу раскладушке.