Операция «Людоед» - Троицкий Андрей

– Надо было и второго кончать.

– Какой ты кровожадный, – усмехнулся Стерн.

– Мы свидетеля оставили. И вообще…

– Свидетель из него никакой, – ответил Стерн. – О нас он не знает ничего. А кончать его нельзя. Этот Афанасьев друг и компаньон покойного. Теперь все подозрения падут на него. Как правило, с партнером по бизнесу расправляется другой партнер. Это аксиома. И Афанасьеву будет трудно объяснить ментам, почему, с какой целью он тайком бежал из Москвы. Что делал в Чебоксарах. Как оказался поздним вечером где-то за городом. В том самом месте, где найдут труп Трещалова…

– Да, вы правы, – согласился Ватутин. – Ему не позавидуешь.

– Короче, у ментов к Афанасьеву будет много вопросов. Дело сошьют только так, на скорую руку. Найдут корыстные мотивы, соберут доказательства. А в обвинительном заключении напишут, что Афанасьев пристрелил охранников, похитил своего компаньона и убил его, чтобы прибрать к рукам общий бизнес. Я бы на месте Афанасьева бежал из города.

– Это как?

– Закопал труп Трещалова в ближнем лесу, руками могилу бы вырыл. Взял билет на самолет и тю-тю. И постарался забыть сегодняшний вечер, как самый страшный кошмар. А иначе сам знаешь, что ему светит. Вплоть до пожизненного. А в сказке о каком-то фургоне, о выкупе менты не поверят. Все знают, что Трещалов стоит куда дороже пятидесяти штук.

* * *

Афанасьев доволок Трещалова до обочины. На относительно сухом ровном месте, у кустов бузины, разросшихся у кювета, остановился. Вспомнил, что в кармане мобильный телефон. Он вытащил трубку, ткнул пальцем в одну кнопку, в другую… И задумался. Раздумье длилось несколько коротких секунд, Афанасьев опустил трубку обратно в карман. Вызывать «скорую» и ментов – верное самоубийство. Трещалов не жилец, это ясно. Пара-тройка минут – и он готов. Тут самое время о себе подумать, ведь труп, ясное дело, захотят повесить на него, на Афанасьева. Менты долго копаться, разбираться в деталях не станут. Сфабрикуют дело, предъявят обвинение… Не обмажешься, только истратишь на адвокатов целое состояние.

– Сейчас, потерпи, – прошептал Афанасьев.

Афанасьев опустился на корточки, расстегнул пиджак. На всякий случай обыскал карманы Трещалова, но нашел лишь кусок бумаги, вырванный из школьной тетрадки, да несколько сломанных спичек. Афанасьев хотел перевернуть раненого на живот, но не стал возиться. Вечер сделался таким темным, что Афанасьев не разглядит, куда вошли пули, слепые ранения или сквозные. Да и пользы от такой информации – чуть.

– Сейчас, сейчас, – бормотал Афанасьев. – Я помогу… Потерпи немного. Сейчас…

Трещалов открыл рот, он почему-то старался высунуть изо рта язык. Афанасьев, не знал, что следует делать, не знал, чем можно помочь умирающему человеку, как облегчить страдания. Трещалов не шевелил ни рукой, ни ногой. Возможно, одна из пуль задела позвоночник. Раненый давился хриплыми клокочущими гортанными звуками, какие временами издает рассерженный индюк. Показалось, раненый что-то прошептал. Афанасьев опустился на колени, стараясь разобрать слова, но услышал только предсмертные хрипы. Теперь Афанасьев видел, что Трещалов высунул изо рта язык, красный, какой-то плоский и тонкий, словно раздавленный каблуком. Афанасьев поморщился, решив, что Трещалова пытали, пассатижами раздавили его язык. Приглядевшись, Афанасьев понял, что это вовсе не язык. Но что? Трещалов закашлялся, подавился кровью, изо рта выскочил, упал на траву пластиковый пакетик размером девять на пять с половиной сантиметров. В такие герметичные прозрачные пакетики с застежкой в некоторых банках упаковывают новые пластиковые карточки, которые выдают клиентам. Афанасьев взял пакетик, вытер его о пиджак Трещалова. Внутри сложенный в несколько раз листок бумаги. Видимо, записка. Послание с того света. Афанасьев хотел распечатать пакетик, вытащить бумагу. Но передумал. Слишком темно, и еще этот проклятый дождь. Если капли влаги попадут на бумагу, текст может поплыть, потом его и эксперт не прочитает. Записка подождет. Афанасьев сунул пакетик во внутренний карман пиджака, даже застегнул пуговицу. Трещалов уже не дышал. Мокрое от дождя лицо было бледным и напряженным. Афанасьев нагнулся, снова ухватил запястья покойного, поволок тело в придорожный кювет. Через десять минут все закончилось. Труп лежал в воде на дне кювета, кое-как забросанный жухлой травой, замаскированный наспех наломанными ветками кустарника. Афанасьев, промокший до нитки, выбрался на дорогу и быстро зашагал в сторону шоссе. Его трясло, как в ознобе, он плохо соображал, что происходит, но ноги сами уносили хозяина все дальше и дальше от того страшного места, где только что хладнокровно и расчетливо убили человека. Афанасьев часто оступался и падал, но тут же вскакивал, отталкиваясь руками от земли. И шагал дальше, прибавляя хода, будто земля горела под ногами. Во время очередного падения Афанасьев явственно услышал, как гремят его промерзшие кости. Через пять минут он увидел огоньки шоссе и указатель поворота на профилакторий «Родник». Еще через четверть часа удалось остановить попутную машину, грузовик, идущий в сторону Чебоксар. Водитель недобро глянул на ночного пассажира, грязного, промокшего до нитки, решив про себя, что в кабину залез опустившийся ханыга, норовящий проехаться на шару. И потребовал деньги за проезд вперед, пригрозив высадить Афанасьева, если тот не заплатит. Пассажир оказался совершенно трезвым адекватным человеком, вытащил толстый бумажник и дал денег.