Лес мертвецов - Гранже Жан-Кристоф

Снова зазвонил телефон. Но не сотовый, а городской.

— Жанна?

— Я.

Она уже узнала голос «Председателя». Председателя Нантерского суда.

— Жду тебя в моем кабинете. Немедленно. Можешь не обращаться к секретарше.

Председателя трудно было назвать представительным. Тот, кто твердой рукой правил Нантерским судом и чье понимание французского правосудия было законом для одного из крупнейших департаментов Иль-де-Франс, выглядел настоящим уродцем. Маленький, тщедушный, сухонький, он едва был виден из-за письменного стола и буквально утопал в своем кресле. Чем-то он напоминал жителей Помпеи, погребенных под слоем пепла после извержения Везувия: плешивый, поседевший и сморщенный.

Но больше всего поражало его лицо. Оно состояло из рытвин и шишек, глубоких впадин и безобразных выступов. Череп такой неправильной формы, что казалось, его распирают легионы безумных мыслей и извращенных суждений. Выпуклые глаза постоянно затянуты желтоватой пленкой. И только глубокий баритон, исходивший из толстых, словно недовольно надутых губ, вполне соответствовал его должности.

— Садись.

Жанна повиновалась. Поднимаясь по лестнице, она тешила себя надеждой, что председатель поручит ей расследование каннибальских убийств или пожара на улице Монсе. А то и оба дела. Но при виде его будто выкованной молотом физиономии она поняла, что ее ждет кое-что куда более банальное. — Добрая старая головомойка по всем правилам.

— Ну что, гордишься собой?

Жанна предпочла промолчать. Она не знала, что он, собственно, имеет в виду — слишком много проступков и нарушений было на ее совести. И теперь ждала продолжения.

— Как судья ты обязана заботиться о своей безопасности и всегда обращаться в компетентные органы. В данном случае тебе следовало обратиться к пожарным. Точка.

— Я действовала как частное лицо.

— А взысканию ты подвергнешься как судья. Dura lex, sed lex.

Жанна мысленно перевела: «Закон суров, но это закон». Судьи охотно прибегают к латинским цитатам, унаследованным от отцов правосудия — римлян. Председатель сыпал ими направо и налево.

— Досадно, — добавил он с притворным сожалением, — но теперь ты свидетель по делу, и прокуратура не может поручить тебе расследование.

— Никто и не собирался.

— Откуда тебе знать?

— Женская интуиция.

Председатель нахмурился:

— Тебе его не поручили бы, потому что ты женщина?

— Проехали, — сказала Жанна, к которой вернулась самоуверенность.

— И второе. Мне говорили, что ты выезжала на каннибальские убийства вместе с Тэном.

— Так и есть.

— В каком качестве?

— Консультанта.

Он медленно кивнул. Мешки у него под глазами наводили на мысль о таинственных железах, наполненных жидкостью, которую вырабатывают время и опыт.

— Вы с ним под ручку прогуливались по местам преступлений?

— Франсуа в этом расследовании чувствовал себя не слишком уверенно. Он полагал, что у меня… ну, скажем, более адекватный взгляд на вещи.

— Хотя ты никогда не занималась подобными делами?

Теперь Жанна знала наверняка, что все пропало. Не видать ей ни дела о пожаре на улице Монсе, ни расследования каннибальских убийств. А может даже, ей вообще ничего уже не поручат… Судье гарантирована несменяемость, но есть много способов отстранить его от дел.

— Я поговорил с прокуратурой. Это расследование тебе не передадут.

— Почему?

— Ты слишком в нем увязла. Была близким другом Тэна. Для этого дела нужен кто-то незаинтересованный. Объективный. Беспристрастный.

— Ничего подобного. — Жанна повысила голос. — Тут нужен энергичный следак, который не упустит убийцу и сумеет расшевелить уголовку. И уж точно не чиновник, для которого это будет просто одно из дел. Господи, да сколько трупов вам еще нужно?

Председатель наконец улыбнулся. Его покрытые пигментными пятнами руки теребили кожаный бювар.

— Так или иначе, следователя назначат сверху. Это дело — настоящий гадюшник. Три убийства. Следственный судья сгорел заживо. СМИ разбушевались. Мне звонила сама Рашида Дати.[33]

Раз в следствие вмешалась политика, толку не будет. Административное рвение в расследовании имеет эффект, прямо противоположный ожидаемым результатам. Бумажная волокита. Соперничающие службы. Жанна совсем по-другому представляла себе следствие. Небольшая следственная группа. Схватка с убийцей mano a mano.[34]

— Есть кое-что еще, — продолжал председатель своим загробным голосом. — Дело о Восточном Тиморе.

Она выпрямилась. Это расследование совершенно вылетело у нее из головы. Приготовленные повестки. Возможный резонанс во властных структурах…

«А Клер разослала письма?» — подумала она.

— Мне звонили. Люди, с которыми лучше не связываться.

Теперь она знала ответ. Выходит, сегодня утром Клер зря времени не теряла. Нашла у нее на столе поручения о вызове Жименеса и его шайки. И поспешила выписать повестки и разослать их с курьером.

— Я только приступила к делу, — ответила она коротко.

— Насколько мне известно, даже не начинала. Пока у тебя ничего нет. Так стоит ли ворошить это осиное гнездо?

— Ты меня поддерживаешь или нет?

— Адвокаты Жименеса и прочей компании подотрутся твоими повестками. Потребуют документального обоснования предположений. Не говоря уж о том, что они будут настаивать, чтобы дело у тебя забрали, ссылаясь на твои левые убеждения.

Жанна не ответила. Председатель продолжал:

— И еще одно. Ты распорядилась установить прослушку по многим адресам. У меня есть список. — Он снова похлопал по бювару. — Я-то думал, ты умнее. Хочешь, чтобы тебя отстранили? Ты вмешиваешься в личную жизнь подозреваемых, на которых у тебя ничего нет. К тому же, если верить моим источникам, эти прослушивания так ничего и не дали.

— Каким источникам?

Он отмахнулся от вопроса.

— Ты всегда торопишь события, Жанна. Вечный твой недостаток. Расследование — это забег на длинную дистанцию. Festina lente. Торопись медленно.

— Так я отстранена или нет?

— Дай мне закончить.

Он вынул из папки листок — со своего места она не видела, что это такое.

— Мне звонили из службы техподдержки. Им не хватает одного судебного поручения.

Жанна заломила мокрые от пота руки. Председатель потряс листком.

— Каким боком этот чертов психиатр причастен к расследованию? Зачем тебе понадобилось его прослушивать? И почему ты не выписала судебное поручение?

Пришлось импровизировать на ходу:

— Эти прослушивания понадобились для другого дела.

— Я так и думал. И для какого?

— Дела каннибала. Я кое-что узнала. У этого психоаналитика наблюдается отец убийцы.

— Но ты ничего не сказала Тэну?

— Хотела сперва все проверить.

— И поэтому установила прослушку у психиатра? Просто чтобы «проверить»? Что за бандитские методы, Жанна? Откуда у тебя такие сведения?

— Этого я не могу сказать.

Судья стукнул по столу. Первый признак того, что он действительно нервничает.

— За кого ты себя принимаешь? За журналистку? Мы обязаны соблюдать принцип прозрачности, детка.

— Я тебе не детка. Прослушка понадобилась, чтобы проверить информацию, прежде чем поделиться ею с Тэном.

— И что?

Жанна колебалась. Уладить все очень легко. Стоит только отдать записи двух сеансов Феро с испанцем. Но дело заберут, и тогда прощай ее улики.

— Подозрение не подтвердилось, — солгала она. — Я ничего не добилась.

— Записи у тебя?

— Нет, я все уничтожила.

— Даже оригиналы?

— Все. Я получаю диски каждый вечер. Выписок для меня никто не делает. Я прослушиваю копию и уничтожаю ее вместе с оригиналом.

Он схватил ручку — массивный лакированный «монблан», — словно собрался выписать приказ.

— Мы всё утрясем. По-тихому.

— Что — всё?

— Дело с Тимором. Ты отстранена. Acta est fabula! Пьеса сыграна, Жанна.

Она улыбнулась. Так она и знала. Ни дела о пожаре, ни серийных убийств она не получит. А теперь у нее забрали даже Восточный Тимор. Впрочем, плевать. К ней возвращалось спокойствие. Про себя Жанна твердо решила: она сама остановит Хоакина, где бы он ни был. И чтобы этого добиться, у нее оставался единственный выход. Вести расследование в одиночку. И вне закона.

— В таком случае я беру отпуск. У меня накопилось много свободных дней. Думаю, никто не будет возражать.

— Как пожелаешь.

Председатель открыл ящик. Вынул сигару. Неторопливо вставил ее в гильотинку, которая с щелчком отсекла кончик. Жанна медленно встала. Ладони у нее уже не потели. Она была совершенно спокойна.

— Прежде чем уйти, я все-таки выскажу тебе одну истину, — произнесла она самым сладким голоском.