Александр II. Жизнь и смерть - Радзинский Эдвард

Да, это был тот самый царственный взгляд — тяжелый беспощад­ный взгляд Николая I. Как они все ждали этого беспощадного взгляда. Как верили, что он вернет стране покой и прежнее — великое, силь­ное  — самодержавие.

«Он дал рукой знак Марии Федоровне, и они вышли вместе. Ее ми­ниатюрная фигура подчеркивала могучее телосложение нового импе­ратора».

С какой надеждой смотрела тогда в окно кабинета Александра II вся романовская семья...

Как шел, разрезая толпу, к своим саням гигант — царь Александр III! Шел большими шагами, и его маленькая жена еле поспевала за ним. Ни один из Романовых не подходил так близко к народным представлениям о царе, как этот богатырь с русой бородой.

Толпа кричала: «Ура!». Но новый царь хмуро отвечал на приветствия толпы, он был. грозен...

Окруженные уже сотнею донских казаков, двинулись его сани. И красный отблеск заходящего солнца грозно горел на казачьих пи­ках.

Из комнаты умершего императора унесли бесчувственную княги­ню Юрьевскую в ее покои. И доктора занялись телом покойного им­ператора.

Когда, наконец, все разошлись, во дворец привезли живописца Кон­стантина Маковского. Это был любимый художник Александра II.

В догорающем мартовском дне он начал работать. Он вглядывался в лицо императора — все в мелких ранках. Писать ему было трудно.

«Сквозь слезы рисовал я его последний портрет» (К. Маковский).

«БОЖЬЯ РУКА»

Двор громко печалился... и тихо вспоминал. Вспоминали множество дур­ных предзнаменований, сопровождавших царствование. И выпавшую из рук Горчакова державу во время коронации, и корону, тогда же упав­шую с головы императрицы. Вспомнили, как за недели за две до своей гибели Александр каждое утро находил на подоконнике спальни рас­терзанных голубей. Хищником оказался коршун, поселившийся на кры­ше дворца. Подстреленный, он оказался таких исполинских размеров, что его чучело поместили в Кунсткамеру.

Вспомнили мистические совпадения последнего дня. После развода в Михайловском манеже, государь пил чай у великой княгини Екате­рины Михайловны, и погиб на Екатерининском канале, женившись на Екатерине Михайловне. Начало связи с ней случилось в 1866 году и стало началом эры покушений.

«Преступная связь императора, казалось, открыла эпоху поку­шений на его жизнь. Здесь широкое поле для размышлений не­сколько мистического толка, но они невольно закрадываются в душу» (фрейлина А. Толстая).

Венчание государя с княжой Долгорукой происходило в З ч 30 мин пополудни; последний вздох погибшего государя произошел в 3 ч 33 мин.

Так что двору стало ясно: его смерть — это возмездие за грех и за безумные реформы. «И все спасла "Божья рука, вовремя разрубившая гордиев узел"» (фрейлина А. Толстая).

Но, может быть, это была совсем другая рука, которую так странно и так точно предсказала сестра подруги Победоносцева фрейлина Да­рья Тютчева.

«Народ проявил полное равнодушие к факту цареубийства. Ничего не слу­чилось: ни баррикад, ни революции. И глухая тоска о несбывшемся черной тучей вползала в сердце», — писала в отчаянии народоволка Дмитриева.

После гибели Александра II тайная полиция вмиг стала вновь и умной, и могущественной. История Великого И.К. была стремительно закончена.

Софья Перовская и почти все члены Исполнительного Комитета один за другим были арестованы. Пятеро народовольцев были приговорены к виселице. Пока шло след­ствие, один из приговоренных, Николай Кибальчич, наконец-то закон­чил свою любимую работу (к которой не мог по-настоящему присту­пить на воле — был весьма занят взрывами и охотой за царем).

«Когда я явился к Кибальчичу, — писал его адвокат, — меня, прежде всего, поразило, что он был занят совершенно иным делом, ничуть не касающимся настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, ко­торое он делал о каком-то воздухоплавательном снаряде; он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он их написал и представил по начальству».

«Какой-то воздухоплавательный аппарат» был великим изобре­тением. Николай Кибальчич перед смертью разработал проект реактивно­го летательного аппарата.

Но начальник Департамента полиции написал резолюцию: «Давать это на рассмотрение ученых теперь едва ли будет своевременно и мо­жет вызвать только неуместные толки».

И проект Кибальчича, одна из самых смелых технических идей века, долго лежал безвестный для мира в архивной пыли. Знаменитый уче­ный Константин Циолковский, разработавший ту же идею, но после Кибальчича, был потрясен, когда ему показали найденный в архиве проект террориста...

Накануне петли Кибальчич открыл путь в космическую эру.

Перед казнью, как вспоминал его адвокат, Кибальчич сказал ему: «Я все время ломаю голову, как бы мне найти философскую формулу, которая убедила бы меня, что жить не стоит. И как ни ломаю голову, никак не могу убедить себя! Жить так хочется! Жизнь так хороша! И все-таки надо умирать! А что мой воздушный корабль?! В сохранности?»

Такие силы погубил террор.

3 апреля 1881 года на Семеновском плацу повесили Андрея Желябо­ва, Николая Кибальчича, Софью Перовскую, Тимофея Михайлова и Ни­колая Рысакова.

Когда их вешали, повторилась история с повешенными декабристами. Огромный, грузный Тимофей Михайлов сорвался из петли... И во весь рост распластался на помосте. Его подняли. «Михайлов оказался еще живым и даже в сознании, так как сам начал переставлять ноги и пошел по помосту», — вспоминал очевидец. Его вновь повесили и еще раз не выдержала отечественная петля, и он рухнул на землю... Три раза вешали несчастного! И, когда вешали в третий раз, веревка опять начала перетираться и уже знакомый нам палач Фролов набросил на него вторую петлю. И потом для верности повис на ногах несчастного.

После казни целых 20 минут они висели на переполненной войска­ми и народом площади — в белых саванах, в башлыках, закрывавших лица, страшными бесформенными мешками...

Александр Михайлов, Александр Баранников, Николай Клеточников, приговоренные к бессрочному одиночному заключению, недолго про­жили в камерах Петропавловской крепости. Содержание заключен­ных в крепости при Александре Третьем сильно изменилось...

Умрет в 1882 году в крепости опухший от водянки Нечаев, совсем не­много переживший ненавистного императора. Недолго гулял на свободе и Степан Халтурин. В том же 1882 году его повесили — за участие в убийстве одесского военного прокурора. Повесили под чужим именем, так и не узнав, что на виселице качался автор взрыва в Зимнем дворце.

Писатель-террорист Степняк-Кравчинский даже в благополуч­ной Англии не сумел избежать насильственной смерти. Нашел ужас­ную гибель — под колесами поезда.

Из знаменитостей выживут в одиночке только приговоренные к веч­ной каторге: Вера Фигнер (просидела в Петропавловской крепости 20 лет) и Николай Морозов — просидел 23 года. У них будет другое нака­зание. Они доживут до сороковых годов XX века. Так что увидят и «рос­кошное дерево свободы», и «светлое время» победы революции в Рос­сии, о котором писал, идя на смерть убийца царя Гриневицкий. Увидят, как под «роскошным деревом» погибнет в сталинских лагерях вся партия социалистов-революционеров — любимых наследников «Народной воли». И как в «светлом времени» пойдут к расстрельной стенке знаме­нитые революционеры. И как будет погибать в сталинской коллективи­зации русское крестьянство.

Но «сладкую парочку» Сталин не тронет. Они будут выполнять обя­занности живых музейных экспонатов.

На пороге 40-х годов умрет и Александра Корба. Она скончалась в возрасте 90 лет в 1939 году, также приговоренная наблюдать все пре­лести сталинского террора.

НОВОЕ ЦАРСТВОВАНИЕ

Вступивший на престол новый император Александр III не обманул надежд партии Аничкова дворца. На первом же обсуждении проекта реформы, подписанного 1 марта его отцом, состоялся триумф ретрог­радной партии.

С громовой речью выступил Константин Победоносцев. «Нимфа Эгерия» сказал: «Ваше Величество, по долгу присяги и сове­сти, я обязан высказать вам все, что у меня на душе. Я нахожусь не только в смущении, но и в отчаянии. Как в прежние времена перед гибелью Польши говорили: «Finis Роlоniaе», так теперь едва ли не при­ходится сказать: «Finis Russiae»... При соображении проекта, предла­гаемое на утверждение Ваше, сжимается сердце. В этом проекте слы­шится фальшь, скажу более: он дышит фальшью... В России хотят вве­сти Конституцию, и если не сразу, то, по крайней мере, сделать к ней первый шаг. (Верно оценил реформу покойного императора! — Э.Р.) А что такое Конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Запад­ная Европа. Конституции, там существующие, — орудие всякой неправ­ды, орудие всяких интриг».