Квартирный вопрос, или Байки черного маклера - Веденская Татьяна

Не то чтобы я любила пиво, я предпочитала компот, но ради такой серьезной, взрослой компании я прекрасно приучилась к его употреблению. Еще был тогда популярен такой напиток – джин-тоник, это был компромисс между компотом и алкоголем. Чаще я выбирала его. С мая по октябрь мы проводили так все свободные вечера, опираясь спинами на бетонный парапет. Мы обсуждали текущие вопросы, необходимые действия, строили планы.

– Видела хату на Поварской? Думаешь, продастся? – спрашивал Юра, глубокомысленно откупоривая бутылку о железное парковое ограждение.

– А ты думаешь, нет? Дорого? – отвечала я Юре, открывая жестяную банку джин-тоника.

– Планировка странная. И три единички – это же сумасшедшие деньги.

– Ну… зато большая. И дизайн, – пыталась я его утешить, хотя дизайн на Поварской был каким-то странным.

Наш клиент, совсем-совсем новый русский, о рос-коши имел крайне сумбурное представление. И квартира его, бесконечная анфилада комнат, исполненных с царской роскошью, заставляла любого нормального человека остолбенеть. Голубые потолки, расписанные в церковном стиле библейскими сюжетами, позолоченная мебель, золотые арки и огромные натуралистические картины с перепелами и фруктовыми натюрмортами. Гобелены, венецианская штукатурка и даже статуи античных богов в коридорах – там было все, что в представлениях того времени являлось показателем настоящего вкуса.

– Там выкуплен целый этаж. Метраж большой, но дизайн? Это ты загнула. Ну, не знаю. – Юра пожал плечами и отхлебнул из бутылки.

Его мысли действительно были только о работе. Мне кажется, Юра был первым человеком, которого я встретила в своей жизни, который по-настоящему любил свое дело. Он занимался им даже во сне, наверное, и был готов говорить с клиентами часами. Юра вечно обсуждал дела, не интересуясь на самом деле моим мнением. Какое там мнение, чего я понимала в колбасных обрезках? Просто я всегда была готова его выслушать, была идеальными ушами. Обычно я сама люблю поболтать – кому угодно сяду на уши, но тут я благоговейно слушала.

– Обязательно продастся, – заверила я его. – После моего зимнего сада, знаешь ли, я поняла, что продать можно что угодно. Пиши: роскошные апартаменты для избранных мира сего – не ошибешься.

– Да, точно, – расхохотался он. – А придет партийный функционер с красной мордой.

– Деньги не пахнут, – хмыкнула я, допивая тоник.

Мы расходились по домам, только когда небо над головами темнело и становилось бархатным, а яркие огни домов разукрашивали Китай-город словно новогоднюю елку. Праздник каждый день. Не хватало только любви. Но на нее у меня почти не было времени. Я проводила в офисе или разъездах практически все свое время, наняла соседку забирать дочь из детского сада, так как по вечерам постоянно показывала квартиры. Металась из одного конца города в другой, а когда приезжала домой, сразу хваталась за телефон. И это тоже самый известный отличительный признак риелтора. Мы все со временем начинаем просто ненавидеть телефон.

Про телефон – это вообще отдельная песня. У плотника – молоток, у столяра – рубанок, у банковского служащего – золотое перо «Parker», а у нас, у риелторов, – телефон. Рабочий инструмент, который, как поводок-удавка, держит тебя всегда в позе низкого старта. Если вы видите на улице, в кафе или в метро человека, который смотрит на звонящий телефон, как на ядовитую змею, и за несколько секунд его лицо отчетливо передает гамму эмоций от нереального раздражения до тупой обреченности – знайте, на девяносто девять процентов перед вами он, риелтор. Наш брат (и сестра) ненавидит слова «будем на связи», и если ему (или ей) позвонить и предложить «просто поболтать», он (и особенно она) в ужасе скажет – только не это. Риелтор не любит болтать с подружками, риелтор любит молчать. Он не может надолго занимать телефон, потому что все время ждет звонка. Не может отключить телефон в кинотеатре, не может не подойти к трубке, даже если не ждет от нее ничего хорошего. Там же может быть КЛИЕНТ.

Мой первый телефон, на который я стала смотреть с раздражением, был наш простой домашний, спаренный с соседями рыжий аппарат, привязанный к стене длинным серым шнуром. У него был затертый круглый диск и, уж конечно, никакой функции тонового набора. Как только я начала набирать обороты на работе, наш «рыжик» стал перегреваться от звонков. Реклама всех моих квартир шла именно на этот, домашний, номер.

– Танька! Опять тебя! Задолбали! – орал братик, испытывающий массу негативных эмоций по поводу моей работы. Он с трудом пережил появление у нас в квартире второй стиральной машины, постоянно ждал, что меня либо кинут, либо посадят, либо убьют. Хорошего от меня никто никогда не ждал. Посадить не посадили, но проблемы я все равно подкидывала. Телефон теперь по вечерам был вечно занят.