Алюмен. Книга первая. Механизм Времени - Валентинов Андрей

Торвен встал, засунул руки в карманы, сморщил нос и даже изобразил некое подобие глумливой усмешки.

– По младости лет я, грешным делом, задумывался о пользе серной кислоты для вытравливания идиотизма. Идея не прошла – всей промышленной мощи Европы не хватит для одной маленькой Дании... Ханс, вы не у полицейского пристава. Не стойте столбом, садитесь!

Гость подчинился.

– Гере Эрстед хочет заказать вам статью о телеграфической связи. В последние годы, если помните, появились интересные разработки Ампера, Фехнера – и особенно барона Пауля Шиллинга. А наши святоши заявили, что телеграф окончательно погубит нравственность. Решили, поди, что им станут присылать девиц из Парижа по проводам. Кислоты бы!.. Однако, гере Андерсен, почему я не слышу доклада о ваших успехах? Надеюсь, не опоздали на встречу с обер-камергером Гаухом?

Длинный Нос качнулся на стуле, вызвав жалобный скрип.

– Лучше я сказку напишу, дядя Торбен. «Поэт и камергер». Сюжет стар, как мир. Нищий поэт приходит к важному и толстому вельможе, дабы попросить место библиотекаря. Вельможа ненавидит поэзию. Но прямо отказать не может – поэт хоть и беден, однако известен...

Торвен слушал молча. Смотрел не на гостя – в окно. Исчезла усмешка, затвердели скулы; пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак.

– ...вельможа сладко улыбается, разводит руками и говорит то-о-о-оненьким голоском: «Ах, дорогой наш Ханс Христиан Андерсен! Не заставляйте меня совершать преступление перед Музами! Вы слишком талантливы для такой тривиальной должности, как библиотекарь!..»

– Это он, положим, зря. Я вам обещаю, Ханс... У сказки будет иной финал.

– Конечно! Придут благородные разбойники, разложат костер, поджарят обер-камергеру пятки и заставят петь «Марсельезу». Тот хрипит, визжит, пускает петуха – и наконец подписывает распоряжение о зачислении бедного поэта на службу. Стоит ли, дядя Торбен? Ну, какой из меня библиотекарь? Я лучше открою кукольный театр. Я еще в школе, в Оденсе...

– Гармонику не хотите? – съязвил «дядя Торбен». – Как у савойяра? Купим вам обезьянку и попугая – билетики Счастья вытаскивать...

Ханс расхохотался.

– Точно! «А превалит тибе щастя, залатой-сиребреный!» Гармоника устарела, теперь с шарманкой ходят. Песня есть немецкая – «Шарманте Катарина». Помните?

• Прелестной Катарине фиалки я принес,
• Она ж мне изменила до самых горьких слез.
• Пойду на речку Везер, там брошусь в омут я.
• О, злая Катарина, сгубила ты меня!

Отсмеявшись, поэт дернул себя за кончик безразмерного носа.

– В Италии есть кукла – buratino. Вроде как pet– rushka у русских. Сошью балахон и склею бумажный колпак. Нос – в наличии. Пойду по дворам...

– Все шутите?

– Нет, не шучу. Давно хотел уехать. Я – патриот, я люблю нашего старого доброго короля... Но, ей-ей, прогнило что-то в Датском королевстве! Мысль, конечно, не новая...

– Надеюсь, вы имеете в виду исключительно климат.

Торвен снял верхнюю папку, отложил в сторону, передвинул чернильницу. Ладонь ударила о зеленое сукно.

– Гере Эрстеда беспокоить не станем. Схожу-ка я прямо к королю. Счастье Дании, что она – маленькая. Его Величество Фредерик VI порой снисходит до бесед с верноподданными. Вы правы, Ханс. Вам стоит на год-другой уехать, поглядеть мир. Уверен, король раскошелится на стипендию. Он в некотором роде – мой должник.

– Стоит ли, дядя Торбен?

Ханс указал на бронзовую чернильницу.

– И про нее можно написать сказку. Представляете, сколько она видела? Ее чернилами писали любовные письма – и подписывали приговоры. Однажды ей захотелось сочинять самой. Но все, кто был рядом, подняли старушку на смех. Не думаю, правда, что такое станут читать. Чернильница – не Нельская башня... Дядя Торбен! Не ходите к королю. Все мы любим Фредерика, особенно когда он трезв. Но Его Величеству сейчас не до мелких забот. Он изволит враждовать с собственным кузеном, с либералами, репортерами, гренландцами, фаррерцами... Казна пуста – Дании уже перестали давать в долг. Да, он помнит вас, вы воевали за Данию...

– Не в этом дело, Ханс, – тихо возразил Торвен. – Воевал, как все. Нет, хуже. Мои сверстники ходили в штыковые, а я после первой царапины отсиживался в Главной квартире. Адъютантишка...

– Во вражеской Главной квартире, – уточнил поэт. – Думаете, не знаю? Не ходите! Его Величество редко отдает долги. Обойдусь! Куплю дорожные башмаки на двойной подошве, веревку попрочнее... Нет-нет, я ни на что не намекаю. Просто без веревки не могу – пожара боюсь. Представляете, в гостинице пожар, а я – на втором этаже?