Труба Иерихона - Никитин Юрий Александрович

Этот орешек Израиль. Его народ через двадцать веков пронес мечту о своем государстве со своим укладом, и теперь ни за что не захочет от него отказаться. Не евреи, ибо евреи в США банкиры и политики, в России коммунисты и демократы, в Германии основные пожиратели свинины, а именно израильтяне...

За локоть меня тронули, я сразу ощутил, что это деликатнейший министр культуры, только Коломиец может подходить так неслышно и деликатно, за спиной послышался мягкий интеллигентный говорок:

Виктор Александрович, а не кажется ли вам...

Я некоторое время прислушивался к журчащему голосу, такому приятному, ну просто второй Майкл Джонсон, идеальный сосед и напарник в боулинг. Разве что Коломийца время от времени удается увлечь новыми идеями, и тогда он готов старый мир до основания голыми руками... но если его уверенность не подпитывать, то вскоре начинается типично расейское: а правильно ли, а хорошо ли, а не лучше ли всем нам повеситься, чтобы другим жилось лучше...

С другой стороны, именно с Коломийцем удобнее всего вести полемику. Своими возражениями, типичными для типичного среднего интеллигента, он проявляет те самые уязвимые места потерявшегося в мире информации человечка, по которым и бьёт имперская пропаганда!

Ага, сейчас он возражает против индивидуального героизма. Что это так нехорошо с гранатами под танк, грудью на амбразуру, а горящие самолёты на вражеские колонны бензовозов. Что прошла эра героизма, это из прошлого жестокого века... Что сейчас миром двигают идеи. Лепят цивилизацию и направляют её по тому или другому руслу. И так далее, тому подобные истины... Эх, да кто с этим спорит?

Однако прочность и ценность идей, любых идей! можно узнать только по той цене, которую за них готовы заплатить. За одни человек готов пойти на митинг и покричать, за другие пожертвовать червонец в предвыборный фонд, а за некоторые готов рискнуть жизнью. Если надо, то и отдать её за торжество этих идей, взглядов, воззрений.

Дорогой Степан Бандерович, проговорил я, тем самым прервав его журчание, вы можете представить себе, что с гранатами под танк бросится человек за идею раскрепощённой сексуальности, свободы ходить без лифчика или право употреблять матерные слова в печати? А вот за свободу, независимость, право голоса, за коммунизм, фашизм или папизм дело другое.

А что хорошего в этом бросании под танк? Лучше бы научить попадать по нему из гранатомета!

Вот только с трудом представляю, продолжил я, будто и не слыша, что кто-то готов пожертвовать жизнью за демократию. За коммунизм могу представить, не везде ещё в нём разочаровались, уже с трудом могу представить, как жертвуют за идею поставить во главе всемирного правительства Папу Римского, уже гораздо легче представить себе непримиримых борцов за торжество ислама...

Вы не ответили, напомнил Коломиец сварливо.

Пожалуйста! Рейтинг идей цена, которую за них готовы заплатить. Выше ценности жизни уже ничего нет. Но если за что-то готовы отдать жизнь... И не надо про продажных генералов, о забрасывании трупами и прочие приемчики, которыми любую дискуссию можно увести в сторону. Мы говорим о ценности идей. О ценности идей, за которые человек сам, добровольно, без принуждения отдаст жизнь. Никакой продажный генерал не требовал, чтобы Матросов бросился на дзот!

А общественное мнение? напомнил он.

А что мнение? Плюй на все мнения и береги здоровье. Будут ли юсовцы ездить со своей пропагандой по планете, если их станут убивать? Не идею, её убить невозможно, но самих носителей идеи? Если юсовцы по-прежнему поедут в Африку и арабские страны, где их убивают, и будут настойчиво убеждать в правоте своих идей, то... несмотря на их гибель, идеи лишь станут прочнее. Идеям нужна кровь праведников. Но если юсовцы отступят... самое слабое место в их образе жизни сверхценность жизни отдельных существ, то для каждого обнаружится гнилость самой идеи. А они отступят!

Он пожал плечами:

Конечно, отступят. Но мы от этого варварами быть не перестанем.

Это лишь вопрос терминов, поправил я. На самом деле варвары это они. А мы культура.

Солнце опустилось за край зубчатой стены. Я вышел усталый, как лошадь после скачки. Небо стало нежно-лиловым, каким бывает перед наступлением темноты.

Володя вырулил на Красную площадь, понесся через центр, сейчас никаких пробок, кое-кто уже ложится спать. Когда машина подкатила к подъезду моего дома, на небе высыпали звезды.

Пожалуй, предложил Володя, я провожу вас до квартиры...

Я отмахнулся:

Я не каратэка и не тэнвондист. Это они панически боятся получить в зубы. Ладно, один раз живём...

Консьержка проводила меня блестящими глазами. Все уже знают, что за мной приезжает машина с кремлёвскими номерами!

Я поднялся на лифте, привычно сунул ключ в замочную скважину. С той стороны в дверь бухнуло так, что та выгнулась, как плёнка мыльного пузыря, затем заскреблось: ну что же ты такой неповоротливый, уже час топчешься, скорее же открывай, ну не могу я больше без тебя, я же соскучилась без тебя, я же умираю без тебя, мне же горько и страшно без тебя, я ж еле-еле дождалась...

Я придержал дверь, а то сшибёт, Хрюка выметнулась, как лев в прыжке на бизона, я кое-как отодрал её от груди, уже весь исцелованный и истоптанный:

Погоди!.. Ну погоди, давай зайдём в квартиру...

Захлопнул дверь, пошёл было на кухню, но вовремя вспомнил о новых обязанностях, вернулся и отключил сигнализацию. В первые дни забывал, а через две минуты в квартиру врывались черепашки-ниндзи, такими эти ребята кажутся из-за вздутых бронежилетов. Только вместо мечей десантные автоматы... И всякий раз штраф за ложный вызов.

Хрюка металась, толкала налитым, как у спецназовца, телом, сбегала на кухню и постучала по пустой мисочке.

Худеть надо, сказал я укоряюще. Все говорят, что ты толстая.

Но налил и воды, и сыпанул в другую миску сухого корма.

Вот сейчас выпью кофе, объяснил я, и пойдём гулять. Извини, без кофе я не человек. Погоди чуть, потерпи.

На кухне противно капает вода, словно по мозгам стучит. Значит, я успел проголодаться, как волк весной, сытый я все эти житейские мелочи не замечаю. Печь послушно пыхнула синеватым огоньком. Я набирал воду в джезву, и тут в прихожей резко зазвенел телефон.

Чертыхнувшись, все же устроил посудину с водой на огонь, отправился к орущему аппарату:

Алло!

Из трубки донесся тихий смешок:

Ой, только не укуси... Это я, Стелла. Я хотела подхватить тебя по дороге, но разве ж таких людей можно вот так?.. Пришлось ждать, пока телохранитель уедет, а то бы, наверное, застрелил...

Он такой, заверил я. Привет, Стелла. Что скажешь?

Спускайся, предложила она. Я уже приготовила ужин. На двоих. Машину подам прямо к подъезду, как твой цербер, так что разницы не заметишь.

Я оглянулся, вода в джезве начинает подниматься лёгким паром, в холодильнике лишь ветчина и вареное мясо, да и не думаю, что авантюры на сегодня уже исчерпались...

Замечу, ответил я. В твоей пахнет иначе. Но мне ещё надо погулять с Хрюкой. Понимаешь, я могу пропустить заседание правительства, но прогулку с Хрюкой пропустить не могу. Она этого не поймёт.

Так в чём дело? удивилась она. Я мешать не стану.

Хрюка внимательно прислушивалась к разговору. У собак слух в десятки раз мощнее, они слышат не только слова, сказанные по телефону, но улавливают все оттенки тембра.

Спущусь через две минуты, пообещал я. Ты можешь начинать раздеваться.

В машине? засмеялась она. Нас остановит ГАИ. Да и перед собакой как-то неловко...

В трубке щёлкнуло. Мои руки автоматически выключили газ, врубили сигнализацию, заперли дверь, а в ушах звучал её голос, в котором звучало облегчение. Раньше она бы сама укусила за такую грубую шуточку, но сейчас явно побаивалась, что сошлюсь на усталость, загруженность государственными делами, необходимость выспаться перед завтрашним тяжёлым днем, а у государственных мужей они все тяжёлые, неподъёмные...

Хрюка выметнулась на лестничную площадку как ураган. Пока я запирал дверь, она поднялась на задние лапы и привычно стукнула по выступающей кнопке вызова лифта. В недрах загудело, заскрипело, неспешно пошли опускаться толстые кабели, шланги. Теперь Хрюка нетерпеливо подгоняла их взглядом. Знает, я свое непонятное звяканье металлом закончу раньше, чем откроются желанные двери.

А я, пока лифт скрёбся наверх, похожий на старого паралитика, торопливо прикидывал, что же этим ушлым ребятам понадобилось на этот раз. В самом начале, когда я только появился в кабинете Кречета, они пробовали старые испытанные методы: подкуп, шантаж, угрозы, компромат... Ни фига не сработало. Но отступать по-прежнему не желают, не желают... Правда, сейчас ах какие цивилизованные! Судя по реакции Стеллы, кладут карты на стол. Предлагают вести диалог на тех условиях, которые диктую я. Заранее соглашаются с моим тоном, манерами... Это не значит, понятно, что при удобном случае не попытаются сесть на шею, но всё равно это небо и земля в сравнении с тем, как нагло начинали!