Труба Иерихона - Никитин Юрий Александрович

Виолетта... Он беззвучно повторил её имя, и во рту странно ощутился налет ментоловой жвачки. Виолетта, сказал он, двигая одними губами. Аромат во рту дироловой жвачки, от которой зубы чище и белее, стал заметнее. Зимняя свежесть, чистота дыхания, здоровые гланды, ни следа налета в горле, розовая гортань и лёгкие без патологических изменений...

Шум льющейся воды за дверью ванной стих. За стеклом мелькала огромная темная бабочка, это Виолетта вытирается огромным, как скатерть, полотенцем. Её женственная фигурка грациозно извивается, но вытерлась явно небрежно, на спине остались крупные капли, ну и пусть, высохнут сами...

Остатки напряжения покинули его тело. Он раскинулся на постели, чувствуя странное облегчение. Жизнь не простая штука, как говорят некоторые, она намного проще. И если понять это, если э т о принять, то жить станет намного легче. А все болезни, как известно, от нервов. Потому американцы уже сейчас самый здоровый народ в мире.

Она вышла из ванной, смеющаяся, лучистая, грациозно ступая длинными ногами спортсменки, юная и в то же время зрелая, с её мягким животиком, едва заметными жировыми складками на боках, чуть-чуть, всего в палец, но которые так мучительно хочется куснуть...

Ты ещё не очистил тарелки? удивилась она. Ну, что у тебя с аппетитом?.. А-а, догадываюсь!

Да я не голоден, пробормотал он.

Мужчина всегда голоден, ответила она категорично. Села рядом с ним, капли воды сползали по спине и по ягодицам, впитывались в простыню. Он видел, как она схватила не глядя трубку телефона: Алло!.. Примите заказ. В двадцать седьмой номер полный обед... ладно, по своему выбору, но на двоих здоровых и сильных мужчин!.. Всё, выполняйте.

Он проследил взглядом, как она положила трубку, пробормотал:

Для двоих?.. У тебя ещё кто-нибудь под кроватью?

Она расхохоталась:

Это ты так шутишь?.. Зачем бы я кого-то сгоняла, здесь кровать широкая. Все поместятся. Просто такой мужчина, как ты, должен есть за двоих. Я же догадываюсь, какие у тебя бывают нагрузки! Когда я тебя увидела в первый раз, я сразу заметила, что ты потерял килограммов пять всего за пару дней. У женщин на такие вещи глаз острый... Поправиться, похудеть, сбросить или набрать вес снова нас не проведёшь!

В дверь постучали, Дмитрий уже без особой неловкости смотрел, как молодой парень вдвинул столик на колёсах. В комнате сразу растекся запах жареного мяса, печеной рыбы, аромат душистых и возбуждающих трав. Смуглые руки быстро снимали и переставляли на их стол глубокие тарелки. Араб старался не поднимать глаз на обнажённую женщину, которую хоть сейчас в джанну ублажать героев, руки начали подрагивать, лицо покрылось мелкими капельками пота.

Когда он попятился со своим неуклюжим столиком, глаз всё ещё не поднимал, Дмитрий подумал, что, в самом деле, стоило ли Виолетте одеваться на это короткое время? Допотопные условности...

Дверь деликатно захлопнулась, он посмотрел на девушку и подумал ещё раз, что в самом деле не стоило.

Она покорно пришла в его объятия.

Она беспокойно шевельнулась, придвинулась к нему и, не просыпаясь, закинула на него ногу, обняла за шею, положила голову на плечо и вообще чуть ли не вскарабкалась на него, предпочтя его жёсткое, как дерево, тело мягкой постели и подушкам.

В глазах внезапно защипало. Он со страхом и недоумением ощутил, что видит как сквозь пелену, а сердце щемит, в нём такая нежность, что заплакать можно... Чёрт, это с ним как раз и стряслось!

Он едва дышал, чтобы излишним колыханием груди не разбудить, не потревожить её сон. Она счастливо и успокоенно сопит, её тонкие пальчики расслабленно обнимают его шею, но когда его грудь поднялась чересчур высоко, пальчики тут же напряглись и зацепились за шею, как за ствол дерева.

Нежность переполняла сердце, но он лежал смиренно, не позволяя себе шевельнуться. Это чистейшее создание всем своим существом держится за него так, словно именно здесь для неё самое надёжное место, а соскользнуть с него в теплую дизайнерскую постель — рухнуть в пропасть...

Виолетта не пробудилась, когда он миллиметр по миллиметру вытаскивал из-под неё своё тело, руки, когда тихонько оделся и на цыпочках выскользнул из номера.

Коридорная понимающе улыбнулась, он обулся уже в коридоре, в лифт вошел всё ещё влюблённым мальчишкой, и только когда на выходе из гостиницы вступил в раскалённое жаркое утро, почти с тоской вспомнил... кто он.

Держась в тени, медленно побрёл к «Shariah Continental». Фонтаны бьют ровно, сильно, но сегодня нет шаловливого ветра, что разносит мельчайшую водяную пыль по всей улице. Дети толпятся возле холодных струй, брызгаются, визжат...

Далеко впереди его глаза выхватили из толпы старого араба в традиционной одежде скитальца по пустыне. Старой одежде, заплатанной, такой непривычный в мире, где всё блестит и сверкает, одежда каждого с иголочки, а обувь прямо от модельеров. Этот старик лучше бы смотрелся на таком же стареньком сером ишачке, и Дмитрий, поискав взглядом, в самом деле отыскал ишака. Длинноухий стоял в двух десятках шагов от супермаркета, повод наброшен прямо на столб с ящичком для оплаты за парковку. Роскошные кадиллаки окружили бедного ишака с трёх сторон. Водители смеялись, кто-то на ходу потрепал ишака по холке, другой похлопал по карманам, вернулся в машину, видно было, как он там разрывает большой пакет, вскоре вынырнул с грудой печенья на ладони.

Ишак невозмутимо сожрал, а осчастливленный владелец печенья пошёл к супермаркету, смеясь и вытирая ладонь о бедро.

Дмитрий приблизился как раз в момент, когда старик неспешно приблизился к роскошному входу в супермаркет. Шесть дверей время от времени открывались, нарядно одетые юноши выносили за покупателями корзинки с покупками, помогали складывать в багажники.

Старик ухватил охранника за рукав:

Сынок, позови Ахмата.

Охранник, к удивлению Дмитрия, низко поклонился:

Ваш сын, благородный Ахмат, будет счастлив видеть вас в своём офисе! Он вас ждёт, уже велел подать туда лучшие кушанья...

Старик выпрямился, глаза грозно блеснули.

Тебе надо повторять?

Охранник исчез. Огромный, грузный, он исчез, как джинн из бутылки, молниеносно и бесшумно. Заинтересовавшись, Дмитрий придвинулся чуть ближе, глаза сканировали площадь, в отражении банковского автомата видел, как распахнулась дверь супермаркета, вышел элегантный господин. За ним торопился прежний охранник.

Охранник остался у дверей, элегантный господин поспешил к старику, поклонился, поцеловал руку. Дмитрий с удивлением уловил в голосе этого явно преуспевающего человека неподдельную нежность:

Отец, я люблю вас!.. Вы проделали такой путь, чтобы навестить своих непутёвых детей!

Старик сурово всмотрелся в лицо Ахмата. Дмитрий посматривал искоса, старик явно рассержен, настоящий глава семейства, властный, но справедливый, что не оспаривается многочисленными женами, детьми, всей роднёй. А сын почтительный и любящий, будто всё ещё не вышли из средневековья...

Эх, Ахмат, Ахмат...

Отец, взмолился Ахмат. Что мы здесь разговариваем, как нищие? Пойдём, это мой магазин, здесь всё моё!

Старик грозным орлиным взором окинул сверкающее витринами здание. Осанка его была величественная, настоящий патриарх, бросил:

Там дурно пахнет!

В магазине? удивился Ахмат. Отец, вы только скажите, изменим все запахи!

Старик покачал головой:

Всё это пахнет дурно, Ахмат. Ты не должен идти так рьяно по пути неполноценных.

Ахмат отшатнулся:

Отец, что вы говорите? Это американцы неполноценные?

Они, ответил старик строго. Недочеловеки. Эти обезьяны так и не успели стать людьми...

Отец, сказал Ахмат, Дмитрий уловил, что почтительный сын начинает терять терпение: американцы не столь почтительны со старшими, а этот молодой араб уже наполовину американец. Отец, у вас на руке часы, в которых компьютер!.. А что за программы в нем? Не американцами ли созданы? А тот кадиллак, который у вас стоит и которому вы предпочитаете ишака? Не в Империи их наловчились клепать так, что стали доступны не только королям? Вы даже по Интернету начали бродить, за что я люблю и горжусь вами перед всеми друзьями! Письма и фото отправляете по проводам, а это все в Империи придумано!

Старый араб пожал плечами:

Видишь, вон мой старый осёл? Он лучше меня умеет носить тяжести. А как ходит на мельнице, вращая жернов!.. Но значит ли, что я сочту его лучше себя? И приму его образ жизни?

Ахмат беспомощно оглянулся:

Отец, у вас какие-то странные образы. Извините, их смысл от меня ускользает.

Старик покачал головой:

Нет подсказывающего хохота за экраном, да? Если мой осёл, добрый и трудолюбивый, умеющий молоть зерно, ещё сумеет изобрести и Интернет, то значит ли, что я должен признать также его образ жизни, его философию, его ослиные крики и так же, как он, гадить посреди дороги? Даже если будет уметь сам расставлять эти хитрые крючочки на бумаге или на экране... Даже если он сам создаст новый Интернет или совсем новый мотор для кадиллака. Человек, сын мой, должен не только уметь затачивать мечи, работать в Интернете или расставлять эти крючочки и закорючки, что двигают турбинами и большими машинами. Это умеет и мой осёл или американец. Что, Ахмат, я слишком сложно объясняю?