Ярость - Никитин Юрий Александрович

Я засмеялся.

— И еще я знаю: стоит мне извлечь ее из нетлеющих ножен и взмахнуть над пламенем костра, и оно погаснет, как слабое пламя свечи…

Я не удивился, когда мой дядя укоризненно покачал головой. Вновь наступило молчание, длившееся с минуту.

— Ты обращался к врачам? — дядя раскурил потухшую трубку. — Способны они тебе помочь?

— Я знаю заранее, что они скажут, стоит мне к ним обратиться: "Вы на грани сумасшествия, молодой человек!" Убедите меня, что я сумасшедший, и мне станет легче. Прошлой ночью неподалеку от нас убили собаку, ты слышал об этом?

— И даже знаю, как ее зовут: Старый Герцог. Видимо, беднягу загрыз чей-нибудь сторожевой пес, спущенный на ночь с веревки, чтобы охранять ферму.

— Или же волк. Тот самый волк, который проник в мою комнату прошедшей ночью и поднялся надо мною, как человек, а затем вырвал клок волос с моей головы.

За окном в глубине ночи что-то вспыхнуло на миг и вновь погасло, поглощенное темнотой. Огонь Нужды.

Дядя тяжело поднялся со своего места и приблизился ко мне.

— Ты все еще болен, Эд, — сказал он, опустив свою тяжелую ладонь на мое плечо.

— Ты уверен, что я не совсем в своем уме. Вполне возможно, что это соответствует истине. Но я уверен также, что предчувствие не обманет меня — скоро наступит конец нашим сомнениям.

Я вложил шпагу в ножны и приставил ее к колену. Дядя уселся на свой стул, и каждый из нас погрузился в свои невеселые думы. На этот раз молчание было продолжительным.

Далеко на севере в лесной чаще горел Огонь Нужды. Я не мог его увидеть, но зато чувствовал, как порожденный им жар растекается в моей крови, и вот-вот она закипит, переполняясь злобой.

Мне так и не удалось заснуть в эту ночь. Нечем было дышать — духота жаркого летнего вечера накрыла меня как одеялом. В конце концов, прекратив попытки одолеть бессонницу, я встал и направился в гостиную в поисках пачки сигарет. Из открытой двери до меня донесся голос дяди.

— Все в порядке, Эд?

— Да. Никак не могу уснуть. Попробую почитать немного. Я взял с полки первую попавшуюся книгу, уселся поудобнее в кресле и зажег настольную лампу. Могильная тишина окружала меня. Сюда не доносился даже шорох волн, набегающих на песчаный берег озера.

Для полного комфорта мне на хватало самой малости.

В роковую минуту рука снайпера шарит вокруг в поисках отполированной поверхности ружейного ложа. И точно также моей руке хотелось сжимать нечто подобное, однако — я был в том уверен — не тяжеловесное ружье и не легкую шпагу. Я был не в состоянии припомнить, как выглядело то оружие, которым я владел в прошлом так умело.

Мой взгляд наткнулся на кочергу у камина, и я решил, что эта кочерга именно то, что мне нужно. Но уверенность в этом длилась всего лишь мгновение и исчезла без остатка.

Книга оказалась популярным романом. Я быстро перелистывал страницы, читая по диагонали знакомый текст. Притаившееся глубоко в подсознании возбуждение проснулось и готово было, казалось, завладеть моим разумом.

Нахмурившись, я покинул кресло и поставил книгу на полку. Здесь я на мгновение задержался, пробегая глазами по корешкам книг. Повинуясь безотчетному инстинкту, я взял в руки увесистый том, к услугам которого не прибегал много лет. Это был молитвенник, реликвия нашей семьи.

Он самопроизвольно открылся в моих руках, и первое изречение, которое я прочел, гласило: "Я пришел, и чудовища окружили меня".

Я вернул молитвенник на прежнее место и вновь уселся в кресло. Свет настольной лампы действовал раздражающе, и я нажал на выключатель. Не успели мои глаза привыкнуть к полумраку, как неосознанное чувство ожидания чего-то неведомого нахлынуло на меня с удвоенной силой, как будто распахнулся невидимый занавес.

Вложенная в ножны шпага по-прежнему покоилась на моих коленях. Несколько секунд я рассматривал ее, как будто видел впервые, затем посмотрел на небо, укрытое легкими облаками, среди которых плыла полная луна, окруженная серебряным ореолом. Вдалеке угадывалось слабое сияние — Огонь Нужды все еще полыхал на болотах.

И он звал.

Золотистый квадрат окна влек к себе с гипнотической силой. Полузакрыв глаза, я в изнеможении откинулся на спинку кресла, и тут же почувствовал дуновение подступающей опасности. Затем я явственно расслышал отдаленный звон, который мне доводилось слышать и прежде. Он обычно сменялся отчетливым зовом, явственным и повелительным, но я всегда находил в себе силы сопротивляться ему.

В эту ночь я заколебался.

Отрезанный с моей головы пучок волос — не он ли дал возможность моим преследователям управлять мною? "Понятно, это из области суеверий" — подсказывал мне эту мысль рассудок, но в то же время я был глубоко внутренне убежден, что сверхъестественное воздействие на человека с помощью его волос не было досужим вымыслом впавших в детство старушек. С той поры, как я побывал на Суматре, от прежнего моего скептицизма не осталось и следа. И с тех пор я с головой погрузился в старинные фолианты, доставая их с помощью моего дяди и его друзей.

Это были ветхие книги, посвященные белой магии, спиритизму и даже заклинаниям для вызывания демонов и духов из мира теней… Я прочел их все от корки до корки.

Во время чтения мне казалось, что я всего лишь повторяю давно изученное, освежаю в памяти то, что давным-давно знал назубок. Только одно обстоятельство тревожило меня — во всех книгах я встречался с упоминанием некой субстанции, обладающей сверхъестественными возможностями.

И эта субстанция была сама вечность. Творцы народных сказаний наделили ее множеством имен, и многие из них сохранились до наших дней: Дьявол, Люцифер, Сатана, Кутчи, Иерарх австралийских аборигенов, Тулья эскимосов Гренландии, Абенсам африканских негров, Стрателли швейцарских пастухов.

Я не пытался познать сущность дьявола, да у меня и не было в этом нужды. И все же все это время по ночам к моему изголовью нисходил один и тот же сон, который не мог быть ни чем иным, как посланием черных сил, олицетворяющих собою Зло. Проснувшись в холодном поту, я приближался к золотистому проему окна, купаясь в лунном свете, все еще не совладавший с испугом, стремящийся всеми фибрами души к неописуемому словами совершенству. И тогда на фоне черного неба представал предо мною мерцающий неземным светом квадрат, в бездонной глубине которого угадывалось какое-то движение. Я уже знал, что мне необходимо совершить в определенной последовательности несколько требуемых церемониалом движений, чтобы дать толчок к началу действа, но был не в состоянии сбросить с себя оцепенение, парализовавшее все мои члены.