Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен

– Мы с Плутархом долго думали и решили, что лучше всего начать с внешнего облика лидера повстанцев и уже от него перейти к… внутреннему. Другими словами, мы создаем тебе самый потрясный образ Сойки, какой только может быть, а потом работаем над тем, чтобы твой внутренний настрой ему соответствовал! – бодро докладывает Фульвия.

– Ну, форма-то для нее уже есть, – говорит Гейл.

– Да, но только форма! А боевые шрамы? Кровь? Дух мятежа, наконец? Лидер должен выглядеть устрашающе. Хотя перестараться тоже нельзя, чтобы не отпугнуть зрителей. Во всяком случае, она должна собой что-то представлять! Так, как есть… – подступив, Фульвия берет в ладони мое лицо, – абсолютно не годится.

Я рефлекторно отдергиваю голову, но Фульвия уже отвернулась и собирает со стола свои вещи.

– У нас для тебя еще один маленький сюрприз. Пошли.

Она машет нам рукой, и мы с Гейлом выходим вслед за ней и Плутархом в коридор.

– Вроде бы хочет, как лучше, а ведет себя посвински, – шепчет мне на ухо Гейл.

– Добро пожаловать в Капитолий, – произношу я одними губами.

Слова Фульвии не произвели на меня впечатления. Однако я крепче сжимаю альбом и позволяю себе надеяться на лучшее. Наверное, я приняла правильное решение, если так хотел Цинна.

Мы входим в лифт.

– Минутку. – Плутарх сверяется с записной книжкой. – Отсек три-девять-ноль-восемь.

Он нажимает кнопку с номером 39. Ничего не происходит.

– Надо вставить ключ, – говорит Фульвия.

Плутарх достает из-под рубашки ключ на тоненькой цепочке и вставляет его в отверстие, которое я до сих пор не замечала. Двери закрываются.

– Ну вот.

Лифт едет вниз. Десять этажей, двадцать, тридцать! Все ниже и ниже. Я даже не подозревала, что Тринадцатый дистрикт уходит на такую глубину. Наконец створки разъезжаются, мы ступаем в широкий белый коридор с рядом красных дверей. По сравнению с серыми тонами на верхних этажах это кажется почти роскошью. На каждой двери ясно обозначен номер: 3901, 3902, 3903…

Я оглядываюсь на кабину и вижу, как поверх обычных дверок задвигается еще и металлическая решетка. Пока я смотрела на нее, появился охранник. Одна из дверей в дальнем конце коридора бесшумно покачивается на петлях.

Плутарх, вытянув руку, идет навстречу охраннику, мы следуем за ним. Мне тут как-то не по себе. Решетка, замкнутое пространство глубоко под землей, едкий запах дезинфекции… И еще что-то. Я бросаю взгляд на Гейла и понимаю, что он чувствует то же самое.

– Доброе утро, мы ищем… – начинает Плутарх.

– Вы ошиблись этажом, – резко обрывает его охранник.

– Неужели? – Плутарх снова глядит в блокнот. – У меня записано три-девять-ноль-восемь. Позвоните сами и…

– Сожалею, но я вынужден попросить вас уйти. По поводу ошибок в нумерации обращайтесь в главный офис.

Комната 3908 прямо перед нами. Всего в нескольких шагах. Дверь выглядит немного странно – точнее, все двери. Чего-то не хватает. Точно. Нет ручек. Видимо, двери свободно открываются в обе стороны, как та, из которой вышел охранник.

– Напомните-ка, где он находится? – просит Фульвия.

– Главный офис на седьмом этаже, – говорит охранник и разводит руки в стороны, подгоняя нас обратно к лифту.

Тут из-за двери 3908 доносится звук. Тихий, жалобный. Похож на скулеж зашуганной собаки, которою хотят пнуть ногой, только слишком человеческий и знакомый. Мы с Гейлом встречаемся взглядами. Всего на миг, но для людей, привыкших действовать как единое целое, этого достаточно. В следующую секунду я с шумом роняю альбом Цинны к ногам охранника, а когда тот за ним нагибается, Гейл наклоняется тоже, и оба сталкиваются лбами.

– Ой, простите, – смеется Гейл, хватая охранника за руки, чтобы устоять на ногах, и в то же время слегка оттирая его в сторону.

Это мой шанс. Я проскакиваю мимо отвлекшегося охранника, толкаю дверь с цифрой 3908 и – что это? На полу, полуголые, все в синяках, прикованные к стене сидят… помощники Цинны.

Моя команда подготовки.

Дезинфекции в воздухе столько, что хоть топор вешай, но и она не в силах отбить вонь немытых тел, застарелой мочи и гниющих язв. Едва ли я бы узнала своих старых знакомых, если бы не их капитолийские выверты – золотые татуировки на лице Вении, закрученные штопором оранжевые локоны Флавия и вечнозеленый цвет кожи у Октавии. Кожа выглядит дряблой, как сдувшийся шарик.

При виде меня Флавий и Октавия вжимаются в кафельную стену, будто ожидая удара, хотя я им никогда ничего плохого не делала. Злилась – бывало, да и то про себя. Почему же они от меня шарахаются?

Охранник приказывает мне выйти, потом слышится возня. Гейл как-то сумел его задержать. В поисках ответов я подхожу к Вении – она всегда была самой сильной из них. Приседаю на корточки и беру ее холодные как лед руки. Они сжимают мои ладони, словно тиски.

– Что случилось, Вения? – спрашиваю я. – Что вы тут делаете?

– Они увезли нас. Из Капитолия, – хрипло произносит она.

Сзади подходит Плутарх.

– Что здесь происходит?

– Кто вас увез? – допытываюсь я.

– Они, – расплывчато отвечает она. – Ночью, когда ты сбежала.

– Мы подумали, что тебе будет приятнее работать с привычной командой, – говорит Плутарх позади меня. – И Цинна так хотел.

– Цинна хотел этого? – рычу я. Потому что одно знаю точно – Цинна любил свою команду и никогда бы не одобрил такого. – Почему с ними обращаются как с преступниками?

– Честно – не знаю.

Что-то в голосе Плутарха заставляет меня поверить в его искренность, да и бледное лицо Фульвии выглядит убедительно.

Плутарх поворачивается к охраннику, который вместе с Гейлом как раз появился в дверях.

– Мне только сказали, что их держат под стражей. За что они наказаны?

– За кражу еды. Схватили и не хотели отдавать. Пришлось принять меры, – бурчит охранник.

Вения хмурит брови, будто пытается что-то понять.

– Нам ничего не объяснили. Мы очень хотели есть. Взяли всего один ломтик.

Октавия плачет, уткнувшись в свою оборванную тунику, чтобы заглушить всхлипы. Помню, когда я первый раз вернулась живой с арены, Октавия сунула мне под столом булочку. Видела, что я осталась голодной. Я осторожно приближаюсь к ее трясущейся от рыданий фигурке.

– Октавия.

Она вздрагивает от моего прикосновения.

– Все будет хорошо, Октавия. Я тебя отсюда вытащу. Обещаю.

– Ну, знаете, это уж слишком, – возмущается Плутарх.

– И все из-за какого-то куска хлеба? – спрашивает Гейл.

– Это уже не первое нарушение. Их предупреждали. А они все равно украли хлеб. – Охранник на мгновение замолкает, словно поражаясь их тупости. – Сказано же – нельзя брать хлеб!

Октавия все еще не решается открыть лицо, только слегка приподнимает голову. Кандалы на ее запястьях сдвигаются на несколько дюймов, обнаруживая кровоточащие раны.