Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен

Наверное, Прим права. Пит нужен Сноу живым. Особенно теперь, когда Сойка-пересмешница подняла столько шума. Он уже убил Цинну. Разрушил мой дом. Моя семья, Гейл и даже Хеймитч не в его власти. Пит – все, что у него осталось.

– Что они с ним сделают? – спрашиваю я.

Прим говорит так, будто ей по меньшей мере тысяча лет:

– Все, что потребуется, чтобы сломить тебя.

Что может сломить меня?

Этот вопрос не дает мне покоя следующие три дня, пока мы ждем освобождения из нашей несокрушимой тюрьмы. Что разобьет меня на миллион осколков так, чтобы я никогда больше не подняла голову, стала никчемной развалиной? Я никому не говорю об этих размышлениях, которые мучают меня наяву и преследуют ночью в кошмарах.

За это время падают еще четыре бункерные бомбы, очень мощные. Разрушений много, но они не критические. Между атаками проходит по многу часов, однако стоит только подумать – вот, закончилось, как все внутри тебя содрогается от нового взрыва. Капитолий не дает высунуть носа из-под земли. Хочет ослабить дистрикт. Завалить жителей работой по его восстановлению. Уничтожить? Нет. Койн была права. Зачем разрушать то, чем хочешь завладеть? Ну а в ближайшей перспективе их цель – задушить информационную войну, как можно дольше не допустить моих выступлений по телевидению Панема.

Нам почти ничего не сообщают о том, что происходит во внешнем мире. Телевизионные экраны никогда не загораются, мы слышим лишь сообщения Койн о типе бомб. Без сомнения, война продолжается, но о положении на фронтах мы можем только гадать.

Главный принцип нашей жизни в убежище – строгая согласованность. Все по графику – еда, сон, физические упражнения, личная гигиена. Даже отведено время для совместного общения. Наш сектор быстро приобретает популярность у детей и взрослых благодаря Лютику. Он – звезда вечернего шоу «Сумасшедший кот», идея которого случайно родилась во время отключения электричества несколько лет назад. Водишь по полу лучом фонарика, а Лютик за ним гоняется. Я получаю от его глупого вида злорадное удовольствие. Правда, все остальные почему-то уверены, что он умница и милашка. Мне даже выдали дополнительный комплект аккумуляторов, которые здесь большая ценность. Обитателям Тринадцатого здорово не хватает развлечений.

Ответ на мучающий меня вопрос приходит на третий вечер. Внезапно я понимаю, что шоу «Сумасшедший кот» прекрасно иллюстрирует мое положение. Лютик – это я сама. Пит, которого я стремлюсь спасти, – луч света. Пока Лютик думает, что у него есть шанс ухватить лапами неуловимый луч, он злится и распаляется все больше (совсем как я, с тех пор как покинула арену, оставив там Пита). Когда свет внезапно гаснет, Лютик какое-то время выглядит безутешным и растерянным, потом успокаивается и находит себе другое занятие (вот что произойдет, если Пит умрет). Но что по-настоящему сводит Лютика с ума – это когда я не выключаю фонарик, а направляю луч света высоко на стену – туда, куда даже коту ни за что не влезть и не допрыгнуть. Он мечется туда-сюда вдоль стены, вопит и не обращает ни на что внимания. Так продолжается до тех пор, пока я не выключу фонарик (именно это и проделывает сейчас со мной Сноу, только я не знаю, во что выльется его игра).

Может быть, Сноу достаточно того, что я это осознаю. Когда я считала, что Пита мучают, добиваясь от него информации о повстанцах, это было плохо. Но понимать, что его подвергают пыткам из-за меня, – невыносимо. Я чувствую, что в самом деле ломаюсь под тяжестью этого открытия.

После «Сумасшедшего кота» – отбой. Электричество есть не всегда; иногда лампы горят на полную мощность, а другой раз приходится щуриться, чтобы разглядеть в полумраке лицо соседа. Ночью верхний свет только слегка тлеет, но в каждом секторе дополнительно включают ночники.

Прим, убедившаяся, что стены от бомбежек не рушатся, свернулась вместе с Лютиком на нижней полке. Мама устраивается на верхней. Меня к себе не берут, потому что я мечусь во сне. Я стелю себе на полу.

Хотя сейчас я как раз не мечусь. Мои мышцы напряжены. Приходится прилагать усилия, чтобы держать себя в руках. Снова та боль в сердце. Я представляю, как во все стороны от сердца разбегаются крошечные трещины по всему телу. По туловищу, по рукам и ногам, по лицу – я вся покрыта сетью трещинок. Одна хорошая встряска от бункерной бомбы, и я рассыплюсь на причудливые, острые как бритва осколки.

Когда большинство людей, поворочавшись, засыпает, я осторожно выбираюсь из-под одеяла и на цыпочках иду искать Финника. Почему-то мне кажется, что он меня поймет. Финник сидит под ночником в своем секторе и вяжет узлы на веревке. Даже не пытается заснуть. Шепотом говорю ему о своей догадке и понимаю: тактика Сноу не новость для Финника. Она его и сломала.

– Именно это они делают с тобой и Энни, да?

– Во всяком случае, ее схватили не ради важной информации о повстанцах. Они знают, что я не стал бы рисковать и рассказывать ей что-то. Для ее же блага.

– О, Финник, прости меня.

– Нет, это я должен просить прощения. За то, что не предупредил тебя.

В памяти всплывает картина – я, обезумевшая от ярости и горя, привязана к кровати. Финник старается меня утешить: «Они скоро поймут, что он ничего не знает. Но они не убьют его, а будут использовать против тебя».

– Ты меня предупреждал. На планолете. Только я думала, они будут использовать его как приманку. Чтобы заманить меня в Капитолий.

– Мне не стоило говорить и этого. Все равно уже ничего нельзя было исправить. Раз уж я не предупредил тебя перед Квартальной бойней, нужно было молчать и потом. – Финник дергает веревку, и сложный узел легко распутывается. – Просто сначала я все не так понял. После первых Игр я был уверен, что любовная история – притворство. Мы все ждали, что ты будешь и дальше притворяться. Только когда Пит чуть не погиб от силового поля, я… – Финник замолкает.

Вспоминаю арену. Как я рыдала, пока Финник пытался вернуть Пита к жизни. Озадаченный вид Финника. И то, как он списал все на мою мнимую беременность.

– Что ты?

– Я понял, что ошибся в тебе. Ты действительно его любишь. Хотя я не знаю, кто он для тебя. Возможно, ты сама этого не знаешь. Но только слепой мог не заметить, как он тебе дорог.

Только слепой? Перед туром победителей Сноу хотел, чтобы я развеяла сомнения в моей любви к Питу. «Убеди меня». Похоже, там, под жарким розовым небом, когда жизнь Пита висела на волоске, мне это удалось. И тем самым я дала Сноу оружие, которое меня раздавит.

Я долго молчу, глядя, как расцветают и разглаживаются узлы на веревке Финника, потом спрашиваю:

– Как ты это выносишь?

Финник смотрит на меня с удивлением.