Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен

– Привет, Китнисс, – произносит Финник Одэйр, словно мы знакомы всю жизнь, а не видим друг друга впервые.

– Привет, Финник, – в тон ему отзываюсь я, хотя чувствую себя неуютно. Парень встал слишком близко… и как-то чересчур открыт.

– Хочешь сахару? – Он протягивает полную горсть белоснежных кубиков. – Это для лошадей, но кому какая разница? Кони годами лопают сладкое, а вот мы с тобой… Если уж сахар сам дается в руки – хватай.

Финник Одэйр – живая легенда Панема. Пережив шестьдесят пятый сезон Голодных игр в четырнадцатилетнем возрасте, он так и остался самым юным из победителей. В Дистрикте номер четыре его растили как профи, поэтому шанс на удачу изначально был высок, но ни один тренер не может похвастаться тем, что наделил юношу невиданной красотой. В то время как остальным игрокам приходилось чуть не вымаливать горстку зерна или спички в подарок, высокий, отлично сложенный Финник с его золотистой кожей, бронзовой шевелюрой и потрясающими глазами не знал нужды ни в пище, ни в сильных лекарствах и ни в оружии. Спустя примерно неделю соперники запоздало сообразили: нужно было убить его первым. Парень и так превосходно орудовал копьями и ножами, добытыми у Рога изобилия, но когда к нему на серебряном парашюте опустился трезубец (самый дорогостоящий подарок на моей памяти), это решило исход Игры. Главное занятие жителей Четвертого дистрикта – рыболовство. Финник с раннего детства плавал на лодке. Он тут же сплел сеть из виноградной лозы, переловил ею всех противников и по одному заколол трезубцем. Еще пара дней – и корона была у него.

Капитолийцы слюной исходят по этому мальчику.

Благодаря юному возрасту, поначалу его на год или два оставили в покое, но уже с шестнадцати лет Финник присутствует на каждых Играх, и толпы поклонников таскаются за ним по пятам. Правда, никто не пользуется его благосклонностью долгое время. В течение своего ежегодного визита он успевает четыре-пять раз поменять окружение. Неважно, стар человек или юн, миловиден или уродлив, богат или беден – Финник проводит с ним какое-то время, принимает экстравагантные подарки, но никогда не задерживается и не возвращается.

Весьма вероятно, это один из самых потрясающих и желанных людей на планете, хотя, честно сказать, меня он совершенно не привлекает. То ли слишком красив, то ли слишком доступен, а может быть, его чересчур легко потерять.

– Нет, спасибо, сахару не хочется. А вот примерить когда-нибудь твой костюмчик я бы не отказалась.

На Финнике – золотая сеть, умышленно завязанная узлом возле паха, так что парень не сказать чтобы вышел на люди голым, но весь открыт перед публикой. Видимо, стилисты решили: чем больше плоти увидит зритель, тем выгоднее.

– А ты меня просто пугаешь в этом новом обличье. Что стало с милыми девичьими платьями? – спрашивает он и проводит языком по губам. Представляю, как это сводит с ума других людей, однако перед моими глазами тут же встает старый Крей, пускающий слюни при виде нищих голодных девушек.

– Я из них выросла.

Финник тянется к моему воротнику и потирает материю между пальцами.

– Не повезло тебе с этой Квартальной бойней. Могла бы пожить в Капитолии припеваючи: украшения, деньги, все, что душа попросит.

– Украшения терпеть не могу, а денег и так девать некуда. Кстати, на что ты потратил свои?

– Ну, такие банальные мелочи меня давно уже не занимают, – отмахивается он.

– Чем же люди расплачиваются за счастье лицезреть тебя рядом с собой? – осведомляюсь я.

– Тайнами, – отвечает Финник вполголоса и наклоняет голову, едва не коснувшись губами моего уха. – А что скажешь ты, огненная Китнисс? Есть у тебя секреты, достойные моего внимания?

Это глупо, но я почему-то краснею. Пытаюсь вернуть себе самообладание и шепчу:

– Нет, я открытая книга. Кажется, люди узнают мои секреты раньше меня самой.

Юноша улыбается.

– Увы, сдается мне, так оно и есть. – И быстро отводит глаза. – Пит идет. Жаль, что из-за Игры сорвалась ваша свадьба. Представляю, как ужасно ты себя чувствуешь.

Забросив еще один кубик сахара в рот, Финник беззаботной походочкой удаляется.

– Что ему понадобилось? – интересуется Пит, одетый и разукрашенный мне под стать.

Я тянусь губами к его лицу, томно приопускаю ресницы и самым что ни на есть обольстительным тоном мурлычу:

– Он предложил мне сахара и хотел выведать все мои тайны.

– Да ладно тебе, – смеется напарник.

– Нет, правда. Потом расскажу подробнее, а то сейчас у меня по коже мурашки бегают.

– Как по-твоему, – вдруг произносит Пит, оглядываясь по сторонам, – если бы только один из нас победил, сегодня он был бы здесь, участником этого жуткого маскарада?

– Разумеется. Особенно ты, – вырывается у меня.

– Почему – особенно? – улыбается он.

– Потому что у тебя слабость к красивым вещам, а у меня ее нет, – снисходительно поясняю я. – Капитолий сумел бы тебя заморочить, а там и купить навсегда.

– Чувство прекрасного – это еще не слабость, – возражает Пит. – Разве что в случае моего к тебе отношения…

Слышится музыка. Широкие створки дверей распахиваются, и первая колесница выезжает под рев толпы.

– Готова? – Пит подает мне руку, чтобы помочь взойти на повозку.

Я поднимаюсь и втягиваю его за собой.

– Постой-ка. – Поправляю ему корону. – Видел свой костюм включенным? Мы снова всех поразим.

– Это точно. Но Порция говорит, нам нужно быть выше этого. Не махать руками, ничего такого не делать, – предупреждает он. – Между прочим, где наши стилисты?

– Не знаю, – отзываюсь я, окидывая взглядом процессию. – Может лучше, проедем вперед и включимся?

Мы так и поступаем. В ту же минуту зрители поднимают шум, начинают показывать пальцами, и я понимаю: мы снова станем легендой Открытия. Двери все ближе; вытянув голову, оглядываюсь вокруг, однако не замечаю ни Цинны, ни Порции, а ведь в прошлом году они были рядом с нами до самого выезда.

– За руки нужно держаться? – спохватываюсь я.

– Думаю, это решили оставить на наше усмотрение, – отзывается Пит.

Я смотрю в эти голубые глаза, которые, сколько краски ни наложи, не станут смертельно опасными, и вспоминаю, как еще год назад собиралась убить его. Думала: Пит мечтает о том же. И вот как все изменилось. Теперь я сделаю все, чтобы он остался в живых, даже ценой моей собственной жизни. А все же внутри нет-нет и раздастся трусливый голосок: хорошо, что рядом – он, а не Хеймитч. Наши руки сами собой сплетаются. Какие могут быть споры! Конечно же, мы пройдем через это вместе, мы – единое целое.

Колесница врывается в предвечерние сумерки, и в тот же миг гул толпы перерастает в восторженный визг. Но ни один из нас даже ухом не поведет. Я напряженно смотрю куда-то вдаль, делая вид, будто нет ни публики, ни трибун, ни всеобщего сумасшествия. Разве что иногда бросаю взгляд на гигантские экраны вдоль трассы. Мы не просто красивы, мы – воплощение темной силы. Даже больше того: несчастные влюбленные из Дистрикта номер двенадцать, так много страдавшие и так мало радости получившие в награду, мы не ластимся к зрителям, не дарим улыбок, нам наплевать на воздушные поцелуи. Победители, которые не умеют прощать.