Маг в законе. Том 2 - Олди Генри Лайон

Буквы Закона нарушили Закон.

Мы знали, на что идем; я знал, на что иду. Действуя во благо, как мы его понимали, мы одновременно попирали все устои, какие формировались в нас самих годами обучения и службы. Это ли не сильные ощущения? это ли не потрясения, бурные эмоции?! всплески чувств?! битва десницы с шуйцей?! – грозящие безумием "Варварам"-бунтарям! Вот и сейчас: слишком много восклицательных знаков встречается в моих записях, слишком много… Восклицательные знаки – гибель рассудка!

Мы делали, подавляя сопротивление собственного доспеха, живущего отдельной жизнью, требующего законности, законности и только законности. Мы делали, пытаясь тем же доспехом закрыться от потрясений; Буквы Закона топтали Закон ради Духа Закона, как мы понимали сей Дух; чернила расплывались, и Буквы не выдерживали, становясь грязью.

Кострома, полковник Почетыкин.

Севастополь, ротмистр Земляничкин.

Харьков, полковник Куравлев.

Тифлис, генерал Шамиль Абуталибов.

И скоро, очень скоро – дача в Малыжино, полковник Джандиери.

[вымарано две с половиной строки] …я чувствую приближение.

Нет, я выдержал войну себя с собой. Я, один из главных зачинщиков, свято верил в благость наших намерений, и вид безумной дочери моей раз за разом убеждал: мы поступаем верно! Мой доспех оказался гибче многих; но и в нем нашлась брешь.

[вымарано полстроки] …люблю тебя.

Рашель, я люблю тебя. Вот: сказал, написал, начертил, споря с собственной рукой, наотрез отказывающейся выводить эти слова – и стало легче. Наверное, так сходят с ума. Сперва становится легче, потом еще легче, потом раковина-панцирь опадает наземь трухой, и беззащитная мякоть выплескивается наружу – чтобы погибнуть. Рашель, Княгиня моя, это началось давно, через несколько лет после смерти Нины – я женился, повинуясь воле отца, любя свою жену, или, вернее, полагая, что люблю ее так, как может и должен любить князь Джандиери, офицер-облавник! – Рашель, я ведь не знал, как это бывает на самом деле…

Я взял тебя на балу в Хенинге. Смешно! – звучит почти библейски: "Я взял тебя!" Я шел к тебе, испытывая легкое, еле заметное беспокойство. Тогда я приписал его чувству ловца, наконец поймавшего вожделенную дичь. Во многом это было правдой. И когда на следующий день гусар Хотинский прислал мне вызов на дуэль – первым моим желанием было выйти к барьеру и всадить пулю ему в лоб. Пулю, похожую на бубновую масть. Вместо этого я вызвал Хотинского в канцелярию Хенингской жандармерии, бросил перед ним на стол папку с твоим делом, и через пять минут наш бравый гусар с извинениями забрал вызов обратно. Кажется, после этого он даже убил двоих-троих забияк, которые сочли Хотинского трусом.

Я допрашивал тебя дольше обычного.

Не хотел расставаться?

Случайно ли я уехал именно в Мордвинск? Случайно ли перевел на поселение именно тебя? случайно ли избрал объектом моих… (вымарано два слова) …изысканий именно Бубновую Даму? Случайно ли отыскал тебя в Севастополе?!

Если это уже тогда была любовь, то любовь безумная. Не сознающая сама себя под бременем панциря. Находящая удовольствие в обоюдных мучениях. Сейчас, когда я думаю об этом… [вымарано до конца абзаца]

В Мордвинске, в морге, я даже не обратил внимания на твоего спутника; в Севастополе я почувствовал к нему симпатию, плохо понимая причины. Думаю, в Федоре я увидел тебя. Сейчас он нравится мне все больше и больше… ибо это тебя, Рашель, все больше и больше в нем.

Я ведь вижу… хотя и не знаю, как сие творится. Лучше мне не знать. Лучше никому этого не знать! Заговор Обреченных нарушил равновесие, яд стал лекарством, оставаясь ядом; и сейчас на поверхность взбаламученной воды всплывает нечто новое, чего следует опасаться вдесятеро больше, нежели любых "эфирных воздействий".

Я знаю другое: я схожу с ума.

День за днем, час за часом.

– Бог, создавший мир однажды, от тебя здесь облик каждый.

Дай мне жить любовной жаждой, ей упиться глубоко!

Дай мне, страстным устремленьем, вплоть до смерти

жить томленьем

Бремя сердца, с светлым пеньем, в мир иной снести легко…

Спасибо… [вымарано полстроки] …Рашель, я… [вымарано до конца страницы]…

* * *

…Федор замолчал. Присел на краешек кровати, глянул на Княгиню. Веки женщины были плотно сомкнуты, и в уголках глаз блестели…

Нет, показалось.

Без чувств она.

– Рашеля… Он просил тебе… прочитать. Вот, я прочитал…

У окна, спиной к Федору, стоял отец Георгий. И, наверное, хорошо, что спиной, потому что лицо у священника сейчас было лицом дебила или святого.