Русские инородные сказки - 4 - Фрай Макс

Наутро я и думать забыл про сон, и отправился на работу, а придя, поискал в Интернете недорогие билеты в Таиланд (пора было в отпуск), но заказывать пока не стал. Часов в двенадцать Эрнандо, наш аспирант из Бразилии, позвал меня на ланч. "С нами еще пойдет одна моя подруга", — предупредил Эрнандо. Девушка по имени Тереса оказалась общительной и разговорчивой, я спросил ее, откуда она, и, услышав "из Буэнос-Айреса", вспомнил свой сон. Через полчаса я уже решил, что Таиланд подождет, и заказал билет в Аргентину.

Перед отъездом мы еще раз встретились в кофейне. Тереса принесла с собой толстый фотоальбом с чудесами Аргентины. Я долго листал его, вглядываясь в лица и пейзажи, и вдруг увидел тёмную фотографию с едва различимой мохнатой и усатой мордой, похожей на сурка.

— Кто это? — полюбопытствовал я, показывая на зверя.

Тереса нахмурилась, развернула альбом к себе.

— А! — воскликнула она с облегчением. — Так это же карпинчо!

Карпинчо, — начала объяснять Тереса, — очень распространенное в Аргентине животное. Обитает он в джунглях, по берегам рек, и замечательно плавает. Карпинчо отличается добрым нравом, любопытен, но обидчив и иногда кусается.

А я уже вспомнил это имя. В другой детской книжке, какого-то аргентинского писателя, были два персонажа, бродячие музыканты Тимотео и Беллармино. Они ходят по городам и поселкам (пуэблос), Тимотео играет на скрипке, а Беллармино рассказывает сказки — про жадного лиса и хитрого карпинчо.

В самолете я опять подумал про странного зверя и понял, что обязан его увидеть. Непонятно, откуда взялась такая уверенность, но мне стало вдруг спокойно и счастливо. Я уснул и проснулся уже рано утром, когда самолет разворачивался над бескрайней бурой Ла-Платой.

* * *

Я бросил вещи в отеле и отправился побродить, просто так, почти без цели. Это вообще мое любимое занятие, тем более в новом городе. Перед выходом я выкурил сигарету, валяясь на кровати и пытаясь вспомнить, как мне раньше представлялся Буэнос-Айрес. Не знаю, как у других, а у меня всегда есть в голове какой-то образ незнакомого мне города, часто неверный, из книжек без картинок. Улицы Парижа я представлял себе в виде каких-то переулков между Тверской и Арбатской площадью, и, как ни странно, почти угадал. Но тут я с огорчением понял, что ничего не могу вспомнить, потому что по дороге из аэропорта смотрел в окошко такси, и всё уже занято новыми впечатлениями, главным образом пробками на дорогах.

На крыльце отеля я втянул носом воздух — это тоже очень важно, как пахнет в городе. Было жарко, сухо, приятно пахло бензином, акацией и горячим асфальтом, как в детстве где-нибудь в Сухуми, и чем-то еще. Я решил, что это «что-то» и есть самое главное, и постарался запомнить его.

Отель стоял на улице с замечательным названием Авенида Либертад — прямо из романов Маркеса. Вспоминались какие-то кровавые диктаторы, в тесных плотных мундирах, шитых золотом. Вскоре я начал различать отдельные дома, прохожих, красивых и как будто неуловимо знакомых, а главное — громадные старые деревья. Были они невысокие, но страшно толстые, узловатые, корни выступали из земли чуть не на полметра в высоту. Приглядевшись, я понял, что это баньяны, то есть просто фикусы. Казалось невероятным, что они выросли до такого размера всего за какие-то 300–400 лет.

Дойдя до улицы Тукоман, я повернул налево. Собственно, у меня было одно дело, не срочное, конечно, но оно создавало какую-то видимость цели. Нужно было зайти в турагентство, найти там девушку по имени Хорхелита и забрать у нее билеты на самолет — я собирался на север, в сельву.

В какой-то момент мне встретилась улица такой ширины, что противоположной стороны было почти не видно. Я помнил, что она называется Авенидой 9-го июля, но что произошло 9-го июля — вспомнить не мог. Солнце — после нашей зимы — пекло немилосердно, голова немного кружилась, и в какой-то момент я понял, что уже подчинился ритму города. Идти неторопливо, иногда останавливаться у киосков — они обычно занимали проем в стене, на глубину комнаты, и были до предела набиты всякой всячиной — и покупать бутылочку воды — "с газом, холодной, спасибо, сеньор". Номера домов убывали неестественно быстро. Наконец, я сообразил, что с каждого перекрестка начинается новая сотня и что идти осталось три улицы. Приободрившись, я сравнительно быстро дошел до агентства и с облегчением ввалился в кондиционированный холл. Туристы, в основном американские, толпились посредине, громогласно переговаривались, и вообще было довольно шумно.