Вавилонский голландец - Фрай Макс

– Смотри сюда, – сказал Пай-Пай. – Это город Гарб.

– Откуда ты знаешь?

– Так вот же обычная карта, посмотри!

И правда. Над столом Пай-Пая – такая же пестрая карта, только на ней везде надписи. Вот! Хорошо, что есть эта, как сказать, «зрячая», что ли?

Если знаешь, где город Гарб, – то уже не заблудишься. Вон, даже старая баба Чириможа не заблудилась ни разу, а она ведь волочит ногу, и глаз у нее один весь мутный, белый. Баба время от времени появляется, живет день-другой в комнатушке возле кухни. А потом выходит во двор, начинает рассказывать деду, как рубить дрова и как замечательно рубил дрова какой-то «покойный Бальбо». Или матушке советует, как варить кукурузную кашу, чтобы не пригорела. Деду все равно, кто как рубил дрова, – он глуховат, а матушка обычно идет в дом, выносит бабину котомку и говорит: «Мамо, поезжайте, уже вот и Капитос на телеге проехал, до города довезет». Ну а если не Капитос, то просто: «Мамо, вы идите, до города далеко». И баба Чириможа идет-поезжает, а потом приезжает опять.

– Чтобы сдать экзамен, – объясняет Пай-Пай, – нужно уметь понять, что и где на карте так, будто никто не знает, где какие города. Нужно, чтобы карта была вот здесь, – и касается пальцем загорелого лба.

– А экзамен – это зачем?

– Чтобы другие могли меня называть «господин ученый доктор всяческих наук», – смеется Пай-Пай.

– А почему доктор? Ты же не лечишь?

– Обычай такой. Раньше всех ученых называли «доктор».

– А каких наук? Разве есть такие науки – «всяческие»?

Пай-Пай снова смеется. Он хватает Магдалу на руки, упирается подбородком в ее ровный пробор. Магдалин нос от этого попадает прямиком в пуговицу на воротнике братниной рубашки. Магдала весело визжит.

– Поросятко Мигдалия! ИИИИИ! Не всяческих, не всяческих наук, а эт-но-гра-фии! То есть народознания и народоописания.

– Какого народа?

– Всякого. Который живет здесь, здесь и здесь. – Палец Пай-Пая пробегает по карте, Магдала следит за ним с высоты Пай-Паева плеча.

– «Тут чоктоси и команчи, делавары и могоки», – с завыванием выговаривает Магдала. Эти самые «чоктоси и команчи» крепко засели в голове, потому что Пай-Пай недавно читал нараспев длинные стихи, учил наизусть.

– Нет, Мигдалочка. – Брат опускает ее на пол. – Чоктоси и команчи не живут уже, ничего не поделаешь. Другие есть народы.

– А я другой народ?

– Совершенно другой. Посиди вот тут, другой народ, а Пай-Пай поучит географию, хорошо?

– Хорошо, – отвечает Магдала и замирает на скамеечке, вслушиваясь, как брат бормочет странные слова и нездешние названия.

* * *

И как это получилось, что год пролетел, и еще год? Вот уже Магдала дотягивается без особого труда до книжных полок Пай-Пая, чтобы вытереть пыль с Большого энциклопедического словаря. Сам-то Пай-Пай теперь далеко. У него не книги, а стянутые пружинкой тетради. И пыль на них не домашняя – мелкая и едкая, как перец. Весь он пропитался ею, все его вещи – оттого что на краю света, у самого края карты, нет воды. Там только желтые скалы, рыжая глина, и если там жили когда-то «народы», то и следы их уже занесло. Но Пай-Пай теперь доктор Паоло Каледони-Боргар-Смит, и он обязательно кого-нибудь там разыщет, в пустыне.

Каждый день незаметен и незначителен сам по себе, поди их различи: молоко на столе, поливная миска с кукурузой – на крыльце. Парасвинку отвели к деду Хакале, принесли оттуда вкусные колбаски, теперь в хлеву живет Парасвинкина внучка Амадейка – такая же рыжая с белым и тоже очень толстая. У Зенабы выросли козлята – Лоло и Боло, и будут еще. Утром рассвет, вечером закат, никогда наоборот. Старуха Чириможа все так же приезжает каждые две недели, пожив пару дней, ссорится с матушкой и уезжает. Теперь Магдала знает, что Чириможа ездит в Силему – через весь белый свет. В Силеме живет материн брат, вот старуха и путешествует от сына к дочери. Наверное, у дяди Сержио бабуля точно так же принимается учить всех уму-разуму, и точно так же тетка Элспет берет за веревочки старую котомку: «Поезжайте, матушка Чири, проведайте дочку». Сами дядя и тетя сроду не были тут, на западе. И Магдалу небось видели только на фотоснимках. Но они ей подарили игрушку. Это было, как раз когда Пай-Пай стал называться «доктором». Праздновали всей деревней, ждали, правда, и дядю с тетей, но они не приехали, а явилась в разгар праздника баба Чириможа, из котомки достала большую коробку: «От дяди Сержио, от тети Элспет». Матушка как увидела, что там внутри, так и охнула и даже попричитала, мол, чем деньги на глупости тратить, лучше бы братец сам приехал, повод-то какой, «доктор Боргар-Смит» – шутка ли! Мальчику дорожным припасом обзавестись не на что, а отец игрушки посылает! Пай-Пай, заливаясь темным румянцем, тихо попросил ее не говорить такого, и она умолкла – очень любила племянника, жалела, что «при живых родителях сирота», – умолкла, но весь вечер дулась и на ошалевшую от радости Магдалу смотрела укоризненно, сердито.