Наша светлость - Демина Карина

…он будет охранять наш покой. Мы скорбим. И не желаем никого видеть.

…потом будет погоня?

…нет. Потом им придется признать, что в мое отсутствие их полномочия не столь широки. И ждать возвращения.

Многие, полагаю, не дождутся. И вот совершенно их не жаль.

— Леди, берегите себя. — Это почти пожелание удачи. И я хочу ответить, но не знаю, что принято отвечать в подобных случаях. Кайя же легко забрасывает меня на спину Горы. И сам взлетает в седло.

— Удобно?

Вполне. И надежно — Кайя обнимает меня и укрывает плащом. Гора ступает мягко и бесшумно почти. Есть в ее движениях что-то кошачье.

— Мы кота забыли.

Как-то нехорошо…

— Сержант присмотрит за ним. За всеми присмотрит.

На мосту Гора переходит на рысь, и гулкие удары копыт съедает эхо. Оно на нашей стороне. А ветер спешит замести следы. На мгновение выглядывает луна и тут же прячется, словно опасаясь, что ее сочтут сообщницей.

Город дремлет, улицы пусты, и на крышах домов прирастают сугробы.

Мы минуем площадь и храм, почти растворившийся в черноте ночи. Городская стена выплывает белой лентой, разорванной круглыми башенками. Редкие огни. Стража. Безотчетный страх, над которым я смеюсь, — кто осмелится задержать Кайя?

Звук доносится со стороны моря. Он прорывается сквозь камень и снег, рассыпаясь на осколки, которые умирают под копытами коня. И Кайя останавливает Гору.

Рвется и срастается такая знакомая, такая чудесная песня, переплетаясь голосами, каждый из которых лишь отражение другого.

— Паладины пришли. — Кайя поднимает меня, придерживая обеими руками, хотя кобыла стоит спокойно. — Я хотел показать тебе остров. Там я отдыхаю. Одна ночь в году…

…и ее лишили.

— Там красиво?

— Очень.

…белый-белый камень, вырастающий из самого моря, созданный бабочками и оттого сохранивший эхо жизни. Зимнее море ластится к ногам. Лунная дорожка соединяет далекие берега, но вряд ли кто рискнет пойти по этому мосту.

— Сначала он приходил один. И мы разговаривали. Точнее, говорил я, но казалось, что он понимает. А пару лет назад привел ее…

Он много больше и выглядит грузным. Он идет низко, почти задевая крыши домов, точно пытаясь встать между землей и небом, защищая тех, кто дорог.

Она легче, изящнее. Ее шкура в лунном свете отливает серебром, и этот наряд ей к лицу.

— Сейчас вот… — Кайя указал на третью тень, спрятавшуюся в облаках. — Наверное, хотел познакомить, а меня не будет.

— Он вернется.

Паладин замер. А песня сменила тон. Теперь в ней слышался вопрос, который Кайя понял.

— Я должен. Мне тоже есть кого защищать.

И снова вопрос. Сомнение.

— Не от тебя. От людей. Я вернусь. Обещаю.

Его слышат и более того — понимают. Вздох. И пожелание удачи. Взмах плавников, рождающий ветер, и паладин поднимается выше. Удар хвоста — воздух стонет под тяжестью туши, — и он исчезает в рыхлых перинах облаков.

И песня смолкает.

А я откуда-то знаю, что паладины не пойдут к острову, потому что встреча, ради которой они приходили, уже состоялась.

— Не считаешь меня безумным? — Кайя заставляет сесть.

— Нет… ты должен запретить охоту на них!

Потому что именно она — истинное безумие.

— Пытаюсь. Но люди привыкли охотиться. На них. Друг на друга. Не важно на кого. По-моему, им просто нравится убивать.

Ну вот, разбередила душу.

— Те, кто нас создал, думали, что у людей не хватает времени. Что если дать время, то они изменятся. Наверное, прошло еще слишком мало…

Юго едва не упустил момент.

Он лежал на крыше, голым животом на снегу, и снегом же укрытый. Винтовка примерзла к рукам и щеке, останутся следы, но это больше не имело значения.

Наниматель мертв.

Позер.

И трус, если не хватило силы духа довести до конца то, что задумал. Крови испугался?

Или ответственности?

Собственных эмоций? Одно дело — причинять боль незнакомым людям. И другое — видеть, как страдает тот, кто успел стать близким. Видеть и не отступать.

Пожалуй, упрямство нанимателя стоило уважения.

Плевать. Контракт заключен. И его не отменишь. Юго позволил цели приблизиться. И палец лег на спусковой крючок. Дыхание привычно остановилось, лишь сердце билось в прежнем ровном ритме.