Ричард де Амальфи - Орловский Гай Юлий

– Ричард, Ричард… Господь да храни твою мятущуюся душу… Ричард, сама магия на самом деле просто магия, однако на человека, владеющего ею, действует… не могу подобрать слово… как вино на слабого человека!

Теперь уже он запинался, с трудом подбирал слова. Я слушал с недоверием, потом вспомнил о наркоманах, что не могут без дозы.

– Возможно, понимаю, – сказал я. – Да-да, понимаю. Да вот понимаю и все! У нашего бога, как говорится, тоже были такие же проблемы… Но ты прав, меня уже прет, не остановлюсь. В моем мире знание дороже иной раз власти. Я буду стараться овладеть им… даже если оно и бегает с ярлычком «магия»! Так что скажи прямо: в чем же препятствие? Или надо надевать рясу, или как маги – колпак и мантию?

Он помолчал, я чувствовал несогласие, сам подумал, что, может быть, для мага надо какое-то и физиологическое состояние, к примеру – отсутствие половых гормонов, а они у меня вырабатываются ежеминутно, или что-то еще, связанное с возрастом, наконец Тертуллиан заговорил с нерешительностью:

– Препятствие – в вере. Или, чтоб тебе было понятнее, в мировоззрении. Христианство и чудеса – несовместимы.

– А как же плачущие иконы?

Он отмахнулся:

– Суеверие невежественных крестьян. Но когда доходит до официального их признания, Церковь всякий раз мягко ставит под сомнение и… не признает. Ричард, Господь не творит чудеса на Земле, как мелкие языческие божки… Он… сотворил мир!

Последние слова он договорил медленно, странно сдавленным голосом и с таким трудом, словно ворочал гору. Я спросил негромко:

– Но чудеса… были?

– Да, – ответил он с великой неохотой и, как я понял с изумлением, великом стыдом. – Это наша слабость… мы: отцы церкви, аскеты, подвижники… иногда, только иногда!.. понимаешь, по разным причинам… кто-то ради спасения, кто-то по слабости души…

Я сказал торопливо, сам чувствовал себя неловко, Тертуллиан не должен так стыдиться чисто человеческих стремлений проверить свою мощь:

– Я все понял.

– Не все, – возразил он. – Не пользуйся, Ричард, даже если сможешь!.. Это очень опасно для тебя же. Душа… Ричард, она… есть! И потерять ее очень легко.

– Я понял, – ответил я серьезно. – Опасно пользоваться допингами, наркотиками и чудесами. Опасно для себя. Хоть и… очень хочется. Тертуллиан, я буду очень осторожен.

Он вздохнул:

– Мне кажется, я скоро потеряю тебя, Ричард. У меня такое предчувствие.

– Я буду очень осторожен, – повторил я.

Возможно, мелькнула мысль, это и погубило Галантлара. Христианнейший рыцарь, шел с крестом на плаще, крестиком на шее и верой в правоту и торжество Христа. Он не мог вот так взять и отдаться магии, что противна его христианской сути, которую он выжигал огнем и мечом.

А вот чудесам… да, мог. Обладая помимо мускулов еще и огромной духовной силой, как-то получил доступ… или возможность творить то, что охристианенные простолюдины называют чудесами, а проще говоря – магией. Тертуллиан не догадывается, что я очень серьезно воспринял его слова. Я знаю, что такое допинги. Я видел, как сжигали спортсменов, за пару лет превращая в дряхлых стариков.

Тертуллиан кивнул в сторону тусклого окна:

– Начало положено: восстанавливается церковь. Если будешь не рушить их, а поддерживать, то сила твоя, как паладина, будет расти. Ты уже знаешь, что паладин залечивает раны соратников… однако паладины не могли лечить себя, это делали другие паладины. Это мудро, это правильно! Ты стал исключением, когда начал лечить и себя. Понял?

– Увы, – ответил я. – Даже не знаю, радоваться ли?

– Кому больше дано… – сказал Тертуллиан.

– Это я понимаю, – заверил я. – Я прохожу по статье «…в особо крупных размерах». Спросят так спросят!

– Тогда мне добавить нечего, – произнес он невесело. – Разве еще вот что… Мы, адепты Церкви, можем только создавать. Сколько бы ты ни произносил «разрушься», «уничтожься», «провались», «сгори» и не желал всем сердцем разрушений или смерти – ничего не выйдет. Магия, которая доступна нам, может только лечить, творить, создавать…

Свет разом исчез, комната стала темной и мрачной. Едва-едва краснеют пятна чадящих светильников, со всех сторон начали подползать нечистые запахи, появление Тертуллиана их выжгло так же легко, как темноту в углах комнаты.

Я рухнул в постель, задумался. Я не тот простак, которому надо объяснять прописные истины христианства. Возможно, как раз понимаю возможности и цели христианства чуточку иначе, чем Тертуллиан. Хотя, конечно, Тертуллиан – отец Церкви, гигант, а я мошка, но я мошка, сидящая на плече этого гиганта, я знаю о христианстве все-таки больше…

Я знаю о других ветвях христианства, знаю о Варфоломеевской ночи, слышал про этих гугенотов, католиков, кальвинистов, лютеран, а ведь простой и малодумающий народ не понимает даже такого простейшего иносказания, как случай с Магометом, когда он объявил, что сумеет приблизить к себе гору. Толпы собрались смотреть на такое чудо, Магомет появился и велел горе приблизиться. Гора не сдвинулась, тогда Магомет спокойно сказал: если гора не идет к Магомету, Магомет пойдет к горе.

На самом деле он всего лишь выполнил то, что пообещал: сумел приблизить к себе гору, а еще в иносказательной форме показал простакам, что к любой цели есть разные пути, и если один не подходит – ищу другой, обязательно отыщется. Но дурачье просто гыгыкало, уверенно, что хитрый жулик надул лохов. Что ж, каждый понимает в меру своего развития.

Я – понимаю больше. Возможно… Впрочем, Тертуллиан подсказал путь, как наращивать свою мощь.

Дверь отворилась, вошла с заставленным подносом в руках юная служанка, золотые волосы заплетены в длинную косу с неизменной голубой лентой, широкий и скрывающий формы тела сарафан до полу, но я успел увидеть маленькие босые ступни.

Вид у служанки был донельзя испуганный, чуть-чуть выступающие над краем глубокого выреза белые нежные полушария часто вздымаются.

– Ваша милость, – пролепетала она, – простите, но… дверь была закрыта! А из-под нее в щель такой свет, такой свет… что я даже не знаю!

Я сел на ложе, проследил взглядом, как она поставила поднос краем на стол, ловко переставляет медный кувшин, блюдо с гречневой кашей и жареным мясом. Отдельно – соленые огурчики в дополнение в затребованному мною рассолу. Крупная грудь, совершенно не тронутая загаром, стыдливо прячется под грубой тканью.

– Тебя зовут Леция? – спросил я. – Помню-помню…

Она вздрогнула, уставилась на меня расширенными глазами.

– Д-да, ваша милость…

– Не затягивай пояс так туго, – посоветовал я. – Ты хорошая девушка, это даже отец Ульфилла подтвердит… может быть. А если нет, то я скорее его прикажу повесить, чем позволю тебя обидеть.