Лунный воин - Гурова Анна

Посреди храма, на полу, стояла жаровня, в которой дотлевали угли. Рядом с жаровней на полу неподвижно лежал шаман.

– Дед, ты спишь? – тихонько окликнул его мальчик.

Шаман не отозвался. Мотылек подошел поближе, наклонился над дедом. Тот лежал неловко и неудобно, как небрежно сброшенная с плеч одежда, дышал тяжело, с усилием. Мотылек поставил на пол фонарь, заглянул шаману в лицо и испугался.

Лицо было чужое. Что-то случилось с Хару – как будто вынули из него главное, тот стержень, на котором держалась душа. Пропал легкий, подвижный шаман Хару с глубоким взглядом и ласковой улыбкой – осталось костистое, подобное мощам девяностолетнее тело, давно отслужившее свой срок в этом мире.

– Дед, не молчи! Что с тобой? – со страхом проговорил Мотылек, прикасаясь к руке шамана. Рука тоже была чужая – тяжелая, сухая и холодная. Этот холод шел как будто изнутри, и когда Мотылек его ощутил, ему захотелось отбросить руку, как ядовитую змею. Но вместо этого он сжал ее крепче и снова настойчиво окликнул учителя.

На этот раз Хару медленно поднял веки. Мотылек заглянул в его глаза – как в зимние омуты. Всё, что прежде плескалось и играло на поверхности, ушло в глубину, скрываясь от надвигающейся стужи. Хару смотрел куда-то сквозь Мотылька, дальше, в другой мир. У мальчика побежали мурашки по рукам, по спине, словно и его окатило этим нездешним холодом. Ему почудилось – явственно, почти зримо, – что за его спиной открывается огромная дверь, прямо посреди ночного неба распахиваются невидимые створки, за которыми – нечто такое, что чернее самой черной ночи. Из двери потянуло сквозняком, и Мотыльку показалось: этот сквозняк хочет выдуть душу из его тела.

Вдруг шаман пошевелился, и его глаза встретились с глазами мальчика.

– Мотылек, – прошептал он. – Хорошо, что ты пришел. Я пытался тебя позвать, но не хватало сил…

– Что с тобой? Ты заболел?

– Нет, я умираю. Давай попрощаемся.

Мотыльку показалось, что его руки стали такими же ядовито-холодными, как и у деда.

– Умираешь? Почему? Я не хочу, чтобы ты умирал!

Хару еле слышно вздохнул:

– Помнишь, о чем мы говорили с тобой на закате? Нельзя изменить то, что предрешено. Иногда можно только знать заранее. Я знал… Но не думал, что уже сегодня… Иначе не оставил бы тебя здесь…

Мотылек от страха и жалости к деду заплакал – сначала тихо захныкал, потом зарыдал во весь голос.

– Не бойся и не плачь. То, что сейчас происходит, – совершенно не важно…

– Я не хочу! – обливаясь слезами, причитал Мотылек.

– Есть еще одно дело, – с трудом прошептал шаман. – Передай бабушке… Пусть она поставит в известность… одного человека… Его зовут Вольгван Енгон. Запомнил? Повтори.

Мотылек, давясь слезами, пробормотал чуждое языку имперское имя.

– Неправильно… Ладно, не важно – она и так знает…

– Не умирай, я тебе не разрешаю!

– Прощай, Мотылек, – спокойно произнес Хару и закрыл глаза.

– Дед! – закричал Мотылек.

Старик не ответил, только вздохнул – и больше уже не дышал. Мотылек вцепился в его плечи, крепко обнял, словно пытаясь удержать уходящее тепло, поймать улетающую душу. Он стянул с себя одеяло и закутал в него шамана.

– Ты, дед, сам не знаешь, что говоришь, – всхлипывая, приговаривал он. – Просто заболел, испугался, вот и решил, что умираешь. Какие глупости, даже не думай! Дед, это тебя ночные квисины сбили с толку, а ты их не слушай. Ты же сам сказал – не сегодня. Не надо умирать в дни Голодных Духов, иначе угодишь прямо в преисподнюю. Бесы ведь только этого и ждут… И не спи!

Мотылек принялся щипать деда за руки и уши.

– Все равно не дам уснуть!

Как и все жители Кирима, Мотылек был твердо убежден – во сне душа покидает тело и бродит одним шаманам известно где. Если человек болен, то душа может и не вернуться. Поэтому, если кто-то заболел, лучший способ удержать в теле его душу – не давать ему спать.

Вскоре веки Хару дрогнули, и он еле слышно прошептал:

– Мотылек, ты мне мешаешь…

– И буду мешать! Не дам спать до утра!

Тут Мотыльку пришла в голову спасительная идея. Он повернулся к черным воротам в небе, ему одному видимым, сжал запястье деда и начал тихонько напевать древнюю песню – заклинание, стараясь подражать монотонному шаманскому распеву. Этой песней на островах Кирим с незапамятных времен знахари лечили от всех болезней. В исполнении сильного шамана она считалась самым действенным лекарственным средством. Мирянам ее знать, а тем более петь, не полагалось, чтобы не накликать себе серьезные неприятности. Мотылек выучил эту песню не нарочно, просто слышал ее много раз, когда шаман лечил больных; о неприятностях же он сейчас не думал.