Тень воина - Прозоров Александр

Закончив заниматься железом, ведун всерьез взялся за парня: учил его держать меч и щит, не бояться остаться одному против нескольких противников и держать строй, когда рядом стоят товарищи по оружию, не рубить из-за головы, чтобы не зацепить своих же, стоящих позади. Учил тому, что для самого еще совсем недавно было тайной — удару рогатиной по врагу на всем скаку. Колол Одинец, естественно, не боевым копьем, а просто тяжелой длинной палкой в висящее на высоком дрыне соломенное чучело. Да и сам Олег, кстати, потренировался. И не просто — а в бриганте, подаренной киевским князем. Тоже начал к доспеху привыкать.

Олег не стал говорить парню, что степняки, проводящие в седле больше времени, чем на земле, способны копьем на всем скаку попасть в подвешенный на веревочке перстень. У русских мужиков сиволапых своя правда — так в брюхо али в грудь на скаку заехать, чтобы ворог и думать забыл, что дышать умеет. Благо, силушки на тяжелой работе накопилось у каждого, и метиться легкой сулицей в глаз нужды не было — можно и оглоблей в ребра.

Морозец особо не крепчал — но держался постоянно, а потому даже вязь начала сдаваться, покрываясь тонкой коркой, на которой тут же наросли снежные волны. Глубокие или нет — никто не проверял. Это ведь дело минутное: хрусь под тобой корочка — и ты уже у болотника в рабах. И не на год, не на жизнь, а до скончания веков, ибо из топи на Калинов мост, через реку Смородину, хода нет.

Глядя на Олега с Одинцом, мечами начали махать и прочие мужики Суравы. В половине дворов хозяева ходили в кольчугах, куяках или просто набитых конским волосом стеганках, на которых иногда было пришито по нескольку железных пластин — авось скользящий удар и соскочит.

Где-то на десятый день по возвращении Олега из Кшени приехали двое ратников из Стежков — в кольчугах поверх толстых стеганок, в железных шапках и с мечами на боках. Прокатились по деревне, спросили во дворе у ворот, собрались ли здешние мужики на половца идти, да развернулись. Ведуну про это рассказал Малюта, явившийся к кузне похвастаться осведомленностью. Середин сделал вывод, что в окрестных деревнях всё еще колеблются — собираться в поход, не собираться. И откажись Сурава от мести — может, тоже по домам остались бы ночевать. Но теперь, раз уж отметились — точно пойдут, иначе позору не оберутся.

Вечером Олег достал из кошеля несколько серебряных «чешуек», в кузне положил их на поковку для ножа, в которой ручником сделал небольшую выемку. Прямо на полу, в глине, пробойником нарисовал круг, от него в четыре стороны по четыре полоски длиной в сантиметр. Поднял глаза на паренька:

— Сбегай домой, спроси у матери перекисшей браги, вина или еще чего хмельного. Немного, плошки хватит.

Пока Одинец бегал, серебро успело расплавиться. Ведун перелил его в сделанную форму, а едва металл схватился — тут же перекинул на наковальню, небольшим молоточком простучал вещичку, убирая заусеницы, подравнивая края и сам крестик.

Вернулся мальчишка, принес корец с пахнущей кислятиной мутной жидкостью:

— Эта подойдет, дядя Олег?

— Ну, на вкус пробовать не стану, — усмехнулся ведун и открыл принесенную из дома походную чересседельную сумку: — Та-ак… Соль от злых духов, ромашка от сглаза, ноготки от кровавых ран, полынь от гнилой болезни…

Переложив поковку обратно на заготовку для ножа, Середин принялся растирать над ней по щепоти сушеные растения:

— Куриная слепота от глазных болезней, подорожник от стали и когтей, птичье перо от усталости. Кажется, всё…

— А что это, дядя Олег?

— Это Род, знак русских предков, — вздохнул ведун. — Ну, Ворон, выручал меня своей наукой, давай и юноше поможем. Сейчас я положу его в горн, а ты вытяни над знаком руку, и не убирай ее, как бы жарко ни было, и повторяй за мной, понял?

— Хорошо, дядя Олег.

— Тогда начали… — Подхватив клещами заготовку, Середин быстро положил ее на раскаленные угли. — Повторяй за мной, Одинец, это твой наговор. В любой час, в любой день…

— В любой час, в любой день… — раскрыв над поковкой руку, заговорил паренек.

— …днем ли, ночью ли…

— …днем ли, ночью ли…

— А как пойду на белый свет, на чистую улицу, во широко поле…

— …чистую улицу, во широко поле…

— Нет мне ни встречных, ни поперечных, нет людей злых, нет недобрых. Никто «пал» не скажет, против дела моего не пойдет, не заговорит, не убедит, солью не посолит, золой не засыплет. Как Луны с неба не скинуть, ветра не остановить, дня не запретить — так бы и меня в деле не перебить, с дороги не увести, успеха не сломить. Слово мое крепко, дело мое лепко. Как хочу, так и будет. Во имя Сварога, и Даждьбога, и радуниц наших. Аминь… Всё, убирай!