Демон пробуждается - Сальваторе Роберт

ГЛАВА 18

ИСПЫТАНИЕ ВЕРЫ

Час за часом, день за днем «Бегущий» лениво скользил по блестящей, словно стекло, поверхности Южного Мирианика. Солнце нестерпимо жгло, воздух становился все горячее. Даже ночью не наступала прохлада.

Эвелину казалось, что его кожа вот-вот соскользнет с тела и останется на палубе. Он обгорел, покрылся волдырями, но через какое-то время начал загорать, с каждым днем становясь смуглее и смуглее и все больше походя на матросов. Как и его товарищи, он пытался бриться, но лезвия затупились, и вскоре монахи сдались, отрастив жиденькие бороды.

Хуже всего была скука. Куда ни бросишь взгляд, везде лишь ровная голубовато-серая линия горизонта. Случались кое-какие мелкие происшествия — кит выплескивал к небу ослепительно сверкающий фонтан или прямо перед носом судна из воды выскакивал дельфин, — но они происходили редко и продолжались недолго, тут же неизбежно снова сменяясь зрелищем пустого, бесконечного моря. Все романтические представления Эвелина относительно морских путешествий растаяли как дым под напором унылой реальности.

Он часто заходил к Дансалли и просиживал у нее часами. Ей было запрещено покидать каюту, да она и сама предпочитала не делать этого. И она, и капитан опасались того, что может произойти, если дразнящий запах ее тела коснется ноздрей изголодавшихся без женщин матросов. Поэтому она никогда не забывала запирать дверь своей каюты.

Эвелин заметил, что остальные монахи теперь реже наведывались к Дансалли, как будто это развлечение им надоело. Ну и хорошо, думал он, хотя и не понимал, в чем тут дело. Самой Дансалли, казалось, было все равно, много или мало ей приходится «работать», да и сам характер этих занятий, похоже, не смущал ее. Эвелин был вынужден просто принять это как часть того, кем она была. Как он сказал ей уже в свое первое посещение, не ему осуждать ее.

Он говорил это совершенно искренне и все же не мог не радоваться, обнаружив, что остальные, в том числе и капитан Аджонас, появлялись у нее все реже и реже. Юноша успел узнать такие черты этой женщины, которыми остальным даже в голову не приходило поинтересоваться, — ее чувство юмора, нежность, грустное смирение перед тем, как сурово обошлась с ней жизнь. Она рассказывала ему о своих мечтах и надеждах, а он, единственный среди всех известных ей мужчин, пытался подбодрить ее, помочь ей хотя бы отчасти обрести самоуважение. Физической близости между ними по-прежнему не было, зато существовала близость другая, которую оба воспринимали как нечто несравненно более ценное.

Так и тянулось время — солнце, звезды и бесконечная водная гладь. Чуть полегче бывало лишь в безоблачные ночи — здесь Гало сияло гораздо ярче, чем на севере. Мягкие голубые и пурпурные, оранжевые и малиновые всполохи радовали взгляд и хоть отчасти поднимали настроение.

Даже прозаический и грубоватый Квинтал не остался равнодушен к этой красоте, считая Гало божественным знаком и чувствуя трепет при виде буйства красок на небе.

— Эй, право по борту! — послышался крик как-то утром спустя две недели после выхода из Джасинты.

Квинтал жадно всматривался в горизонт, надеясь неизвестно на что. Кому-кому, а ему из разговоров с Аджонасом было отлично известно, что они не проделали еще и половины пути до Пиманиникуита, а появление какой-то другой земли свидетельствовало бы лишь о том, что корабль сбился с курса.

— Справа по борту кит! — снова закричал дозорный. — Дохлый, наверно. Болтается на одном месте.

— Проклятье! — пробормотал капитан.

Эвелин, стоявший неподалеку, наивно спросил:

— Что, увидеть мертвого кита — плохая примета?

— Это не кит, — мрачно ответил Аджонас. — Не кит.

Он подошел к поручням, где уже стоял Квинтал, указывая куда-то вперед и вниз.

Аджонас поднял подзорную трубу, покачал головой и передал прибор Квинталу — что, похоже, совсем не понравилось Смили.

— Да, это не кит, — повторил Аджонас. — Это поври.

— Поври? — недоуменно переспросил Эвелин.

По его представлениям, поври — это такие худющие карлики, ростом не больше четырех футов.

— Судно поври, — объяснил Аджонас. — «Бочки», так они их называют.

— Вон та штука — их судно? — удивленно спросил Пеллимар.

Квинтал кивнул и опустил подзорную трубу.

— И оно движется прямо на нас.

— Но у них же нет парусов, — возразил Пеллимар, как будто сам этот факт ставил под сомнение то, что перед ними судно поври.