Истребивший магию - Никитин Юрий Александрович

Она возопила:

– Это ты отбиваешься?

– Я, – подтвердил он, глаза его смотрели честно, а голос звучал искренне, – но мое сопротивление, увы, все слабеет…

– Ах, – сказала она ядовито, – еще и увы? Да кем ты, гад полосатый, себя возомнил?

Он вытер руки о полотенце и поднялся.

– Тем, кто сейчас пойдет дальше.

– Гад, – сказала она с чувством и тоже встала. – Нам еще компот собирались принести.

– Не люблю из диких груш, – ответил он. – Да и вообще… сколько в тебя влазит?

– Сколько надо, – отрезала она, – столько и влазит!

И, закинув гордо голову, пошла через поляну между хижинами. Олег криво улыбнулся. Местные на него смотрели с ожиданием, он покачал головой, воздел очи к небу и вздохнул. Счастлив бы с ними за правое дело, но женщина, как видите, требует идти в другую сторону и добывать ей чешую дракона на брошки…

Дорога через лес показалась ей бесконечной. Волхв двигался все так же ровно и мерно, словно не человек, а деревянный бычок по столешнице, что идет, качается, вздыхает на ходу, но то бычок, а она идет за быком, бычищем, что ломится напролом, мог бы и деревья ломать… наверное, а она скользит за ним, как легкая тень, но устала, как красивая лошадка, везущая в гору тяжело нагруженную телегу.

Деревья расступились прямо перед городской стеной, так ей показалось, местным совсем недалеко ездить за дровами и строевым лесом.

Она подумала с облегчением, что из лесу вышли как раз вовремя, на землю уже пал печальный сумрак, закат слабый и безжизненный, словно напуган чем-то, облака неопрятные и мутные застыли на месте, предпочитая дождаться утра, чем рисковать передвигаться ночью.

Город уже почему-то спит, словно привык ложиться с курами, или у людей здесь птичья слепота, когда в гнезда нужно укладываться на закате, однако ей показалось, что даже дома только прикидываются спящими, а сами следят за ними темными окнами, провожают взглядами. Неладное в городе, все чего-то страшатся, но она чувствовала, что спрашивать бесполезно.

Городские ворота заперты, Олег подошел к калитке в стороженной башенке, долго стучал, что-то объяснял, Барвинок уже и не верила, что их впустят, но вскоре он помахал ей рукой:

– Пойдем! Везде, как видишь, отыскиваются добрые люди…

Она проскользнула за ним, в караульном помещении трое угрюмых стражников, ее провожали жадными глазами.

Когда они вышли с той стороны и пошли по городской улице, Барвинок спросила живо:

– И во сколько тебе обошлась их доброта?

Он посмотрел в удивлении:

– Ты о чем?

– Сколько ты им заплатил?

Он отмахнулся:

– Вот ты о чем… Да нисколько.

Она спросила недоверчиво:

– Что, вот так взяли и пропустили?

Он сказал задумчиво:

– Ну, не сразу… Я объяснил, что ты настаиваешь на теплой постели на хорошем постоялом дворе, а у костра в лесу тебе не совсем уютно… Они посмотрели на тебя и согласились, что такая красивая, конечно, достойна теплой постели…

Она охнула, остановилась и вперила в него убийственный взгляд:

– Что? Ты так и сказал, свинья?

Он удивился:

– А что не так? Что ты достойна спать в теплой постели? Или не понравилось, что и они считают тебя красивой?

Она спросила невольно:

– Они? А кто еще?

– Я, – ответил он. – Разве я не говорил?

– Говорил, – подтвердила она сердито, – но ты должен говорить это чаще!

– Насколько чаще?

– Чем чаще, – рассудила она, – тем лучше. Но мне не нравятся ваши мужские намеки… Знаю-знаю, ничего прямо не было сказано, да ты все равно бы вывернулся, но лучше слушать твои занудности о высоком, чем намеки на постельное…

Улицы темные, однако он умело сворачивал, словно знал этот город вдоль и поперек, в одном месте сказал шепотом:

– Стой. Я отлучусь ненадолго. Жди меня здесь.

Она сказала быстро:

– Я пойду с тобой!

– Нет, – отрезал он.

Она запротестовала:

– Но я всегда ходила с тобой!

– Да? – переспросил он. – А мне почему-то чудится, что ты пару дней тому или чуть больше рухнула с дуба мне на руки.

Она прикусила губу, он смотрит насмешливо, но глаза очень серьезные. В груди предостерегающе тукнуло, сейчас решается очень важное, а умная женщина знает, когда уступить, чтобы потом одержать полную победу, и она сказала очень смиренно:

– Как скажешь. Я буду тебя ждать здесь.

Он кивнул, голос прозвучал несколько удивленно:

– Я задержусь ненадолго.

– Ничего-ничего, – заверила она. – Не торопись, делай все хорошо! Я подожду, обо мне не беспокойся.

– Гм, – сказал он озадаченно, похоже, ожидал другую реакцию, – ладно, я все равно постараюсь побыстрее.

Она мило улыбнулась, стараясь не показывать сильнейшее разочарование. За все время, когда она ходила за ним хвостиком, он ничего от нее не скрывал, но теперь выходит, что скрывать было нечего, а сейчас, когда вот да, хороший щелчок по ее носу и еще больший – по самолюбию. Не забывайся, ты еще не оседлала этого дикого зверя.

В тишине прошмыгнула собака, большая и страшная, но увидела застывшую женщину, шарахнулась в испуге и умчалась со сдавленным воем так, что, будь впереди стена, расшиблась бы насмерть.

Какой-то странный город, мелькнула мысль. Словно даже дома ждут каких-то неприятностей, которых ну никак не избежать, что всех наполняет особой тревогой и унынием. И слишком тихо, будто все позапирали ставни и делают вид, что их нет вовсе…

Она чувствовала, что простояла так целую вечность. Волхв то ли испытывает ее, то ли попросту бросил, мало ли у него своих дел, и так удивительно, что берет ее с собой, она же только помеха – и сама это видит…

Он появился неожиданно, когда она совсем измаялась, словно чувствовал, как лопается ее терпение, а сомнения начинают разрывать пополам.

– Не спишь? – послышался голос из темноты. – Пойдем отсюда.

– Все успел? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал беспечно и даже щебечуще.

– Да, – ответил он, – все даже лучше, чем ожидал.

– Это потому, – рассудила она, – что ты всегда ждешь худшего! Не знаю, кто тебя так обижал, что ты не веришь в доброе?

Он не ответил, шел быстро, она едва успевала, глаза хоть и привыкли к ночному свету, но то и дело стараются обмануть, показывают ямку там, где ее нет, а на ровном месте прячут кочку…

Далеко послышались крики, лязг оружия, остервенелые вопли, донеслась ругань, стоны и снова непрекращающийся лязг, звон и стук железа по деревянным щитам.

Олег прислушался, лицо стало брезгливым, будто вступил в коровью лепешку.

– Муравьи хоть ночью не дерутся, – буркнул он, в голосе чувствовалось предельное презрение к роду человеческому. – А эти…

– Если за свои законные права, – сказала она твердо, – можно и ночью! Может быть, это люди свергнутого короля!