Золотой ключ. Том 1 - Эллиот Кейт

На нем был костюм, пошитый специально к этому дню; Сарио знал, что костюм вызовет много разговоров.

Но дело того стоило; приглашение исходило из Палассо Веррада, и ни один Грихальва не посмел бы игнорировать его или ответить отказом. Четверо явились в традиционных темных одеждах унылых тонов (чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, а значит, и не напрашиваться на оскорбления) и один — в щегольском костюме ярко-зеленого цвета, сразу наводящего на мысли о “бандитах” и “варварах” — предках Грихальва. Не так давно Сарио пришел к выводу, что зеленый цвет ему нравится, вполне идет к его черным волосам, карим глазам и смуглой коже. Впрочем, обзавестись тюрбаном он не решился — это однозначно расценили бы как дерзость. Ведь на выставку пришли не только Грихальвы, но и многие мейасуэртцы из других известных родов, придворные, Премиа Санкта и Премио Санкто и сам герцог Алехандро.

Сарио мало заботило мнение всей этой публики, особенно мнение священников, но о герцоге он думал постоянно.

Во что бы то ни стало произвести благоприятное впечатление на этого человека. Бедный Алехандро, на тебя столько всего сразу обрушилось: и горе, и заботы. Нежданно-негаданно ты взошел на вершину власти и теперь должен искать тело отца, готовиться к войне, выбирать нового придворного иллюстратора. А ведь ты совсем молод и неопытен, и на тебя давят все кому не лень. Наверное, даже Сааведра…

Сарио высматривал ее в толпе. Вряд ли стоит ее ждать, ведь она не иллюстратор, и ее брак с герцогом не освящен екклезией, — если она сюда явится, на нее будут смотреть косо. И все-таки Сарио послал ей приглашение, он имел на это право, поскольку был в числе претендентов и в этом зале висели его работы. Здесь собрались все знаменитости, но Сарио их едва замечал, ему нужна была Сааведра. Только она верила в него с самого начала. И верила не напрасно, очень скоро он ей это докажет.

У него вдруг поднялось настроение. Да, он победит. Обязательно. Он, и никто иной.

Вот она…

В дверном проеме появилась Сааведра. Вошла в Галиерру и поспешила в угол, чтобы не мозолить глаза публике.

«Ах, какие мы стеснительные для любовницы герцога…»

Он стиснул зубы и со свистом выдохнул. Что только не перемешалось в его душе: негодование, ревность, жажда мести, понимание, сочувствие, признательность. И еще много всякого, чему и названия-то не подобрать. Но кроваво-красной нитью в тугом клубке эмоций проходила уверенность: она всегда была его Сааведрой, точно так же как он всегда был ее Сарио.

А теперь она принадлежит другому.

Он закрыл глаза. Вокруг нарастал шум, в Галиерре собиралось все больше тех, кто пришел смотреть, ругать, хвалить, ждать. Грихальва, Серрано, до'Альва, до'Нахерра…

Нам это выгодно, напомнил он себе. Грихальва, ублажающая герцога в постели, для нас полезнее, чем Грихальва, пишущий ему картины. Но в тот же миг душу, подобно ядовитой тза'абской стреле, поразила мысль: Сааведра не просто наложница Алехандро, она ему жена. Она его любит.

И судорога свела его чресла — жаркие, но бесплодные.

«Но ведь она должна любить меня!»

Сааведра увидела его и расцвела.

Лилия Пустыни, подумал он. Хрупкая с виду, но легко переносящая жгучую сушь Тза'аба Ри и тлетворную сырость Мейа-Суэрты.

Белая кожа, черные волосы. На ней было платье из мягкого фиолетового и кремового велюрро; яркие краски восхитительно переходили в полутона.

Она сразу подошла к нему — похвалить костюм, провести ладонью по зеленому шелковому камзолу, украшенному искусным шитьем, идеально сидящему, безупречно зашнурованному. Под камзолом — рубашка из тончайшего батиста; высокий складчатый ворот и кружевные манжеты расшиты настоящим золотом. Все это стоило чудовищно дорого, но Сарио не жалел. Была идея сшить зеленые чулки и сапоги из мягкой кожи, но он в конце концов решил не злить чересчур посетителей выставки и заказал черные.

Сааведра ослепительно улыбнулась.

— Ты постригся. Я так привыкла, что у тебя патлы на физиономии или кое-как завязаны на затылке, а теперь все ясно видят, что у тебя написано на лбу. Сарио, обещай, что обязательно ухмыльнешься, как ты умеешь, граццо. Ну, знаешь, такая брезгливая, надменная ухмылочка.

Он едва удержался от ухмылки — именно такой, какую описала Сааведра.

— Да, постригся, — кивнул он. — И ухмылочек не будет, обещаю. Да здравствует достойная компордотта! Сааведра рассмеялась.