Кардонийская рулетка - Панов Вадим Юрьевич

Но набитая войсками база охранялась гораздо лучше опустевших объектов правого берега. Или же звено истребителей совершало учебный вылет — какая теперь разница? Четыре аэроплана выскочили из-за облаков, и правый борт «бродяги» принял четыре пулеметные очереди. Железо по железу, дырки там, где их быть не должно, свист пара из пробитого соединения, погибший термос и уверенный голос Накордо:

— Жиберу проверить состояние кузеля!

— Надо прибавить! — заметил Чебер, вытирая о штаны вспотевшие ладони.

— Я знаю, — цедит Драмар.

Надо бы и ответить, не подбить, так хотя бы отогнать врага подальше, но «бродяга» бегун, а не боксер, два пулемета: курсовой и задний — это все, чем он может похвастаться. Противостоять атаке с борта разведчикам практически нечем.

А потому Накордо орет:

— Рама! Хоть что-нибудь!

— Я стараюсь!

Радисты перетасовались по боевому расписанию: Усицкий теперь у станции, а лейтенант стал пулеметчиком, «держит» заднюю полусферу. Его башня вращается, склонение ствола — десять градусов, и Рама способен кое-как защищать паровинг.

— Есть!

Шестиствольный «Гаттас» заходится в истерическом визге, создав раскаленную завесу, через которую не смог прорваться один из аэропланов. Клюнул носом и нырнул, едва не задев крыло паровинга. Ушерцы встречают его гибель громкими воплями, но остальные аэропланы уже на вираже, собираясь вновь выйти на ударную позицию.

— Еще одно схождение, — рычит Накордо, бросив взгляд на медленно ползущую вправо стрелку спидометра. — Больше не будет — оторвемся!

— Они бьют по двигателям! — подал голос Чебер.

— Я знаю!

Двигатели огромны, но попасть в них нелегко. Восемьдесят лиг в час у аэропланов, сто пятьдесят у паровинга — огневой бой длится несколько секунд, точный прицел — мечта, остается полагаться на удачу и… скорострельность. В которой «Гаттас» давал «Шурхакенам» пять стволов вперед.

— Есть!

Второй аэроплан идет на жесткую посадку, оставляя за собой траурно-черный шлейф дыма.

— Раму к ордену!

— Если прорвемся — обязательно!

— А куда мы денемся?

«Гаттас» снова визжит, но резкий, рвущий уши звук кажется разведчикам лучшей на свете музыкой.

А скорость уже высока, и третьего схождения не будет — аэропланы безнадежно отстали.

в которой Йорчик догадывается, Лайерак много говорит, у Мерсы приключение, а Помпилио оказывается в тюрьме

— Гатова уважают, потому что гений, но никто не любит.

— Почему? — удивился Йорчик и тут же хлопнул себя по лбу: — Мог бы не спрашивать: потому что гений.

А в следующий миг сообразил, что ляпнул лишнее.

— Не только поэтому, — нахмурился инженер Свельдо. — Не считайте нас завистливыми ублюдками.

— Ни в коем случае, — торопливо произнес Руди, коря себя за несдержанность. — Я тоже не гений, знаете ли.

«Как ты смеешь, скотина, ждать от меня уважения?»

Однако обстоятельства требовали от профессора такта и спокойствия.

— С появлением Гатова все изменилось, — помедлив, проворчал Свельдо.

Но продолжать не стал, уткнулся в кружку.

— Что именно изменилось? — уточнил Йорчик и услышал потрясающе полный ответ:

— Все.

И в очередной раз обругал про себя предателя.

Таверна «Два дракона» располагалась за чертой Унигарта, в шести лигах по линегартскому тракту, и являла собой классическое придорожное заведение «с претензией»: меню большое, но готовить не умеют — говядина жесткая, овощи подгорели, да еще и маслом воняют, разрекламированное пиво кислое, а принесенное на замену — немногим лучше. Впрочем, Руди в «Два дракона» не обедать приехал — он был полностью поглощен разговором, — а его собеседник ко второсортным забегаловкам привык с детства.

— Так что, вы говорите, изменилось?

Свельдо сделал большой глоток пива, понял, что отвечать придется, — не ссориться же с профессором из-за такой ерунды, как случайно оброненное оскорбление, и продолжил:

— Раньше как было? Дагомаро ставил задачу, под задачу создавалась конструкторская группа, мы вместе обдумывали проект, вносили предложения по реализации, получали добро от Дагомаро и начинали работать. Делали, пробовали, если не получалось — снова думали, устраивали мозговой штурм. Работала команда, и результат обязательно приходил. — Инженер вздохнул. Чувствовалось, что «старые добрые времена» ему бесконечно дороги. — А когда появился Гатов, роль конструкторов свелась к доработкам и внедрению. Бааламестре приносит чертежи — мы выполняем.

— Гатов, — поправил собеседника Руди. — Гатов приносит чертежи.

— Бааламестре, — твердо повторил Свельдо. — Гатов чертить не умеет или делает вид, что не умеет. Он придумывает, объясняет Каронимо, что придумал, а тот уже переводит нам.

— Что значит «переводит»?

— Я видел записи Гатова… Нет, не только записи: я видел, как он говорил с Каронимо. — Инженер зло усмехнулся. — Они сидели в кабаке, за отдельным столиком сидели — они редко кого-нибудь зовут к себе, и Гатова, судя по всему, «накрыло», как говорится. Бааламестре дал ему бумагу: он всегда таскает в кармане блокнот, и Гатов стал лихорадочно писать… А потом вскочил и принялся что-то объяснять. Руками размахивает, слюной брызжет, а ничего не понятно: язык странный, не универсал, но Бааламестре слушает и кивает. А Гатов снова писать бросился… Я сидел недалеко и видел блокнот: каракули, хаос цифр, формул, наброски от руки. Помойка, одним словом. Потом Гатов упился, а на следующее утро Каронимо выдал нам вполне вменяемое техническое задание.

«Получается, Бааламестре не тупой помощник, а полноправный член команды, — усмехнулся про себя Йорчик. — Интересно…»

Выставка предоставляла профессионалам большие возможности: военные оценивали технику и прогнозировали, что нового привнесет она в науку убивать; коммерсанты заключали сделки на десятки, а то и сотни тысяч цехинов; инженеры и алхимики чесали в затылках, пытаясь разгадать секреты конкурентов, а шпионы покупали тех, кто секретами владел.

Встречу в «Двух драконах» организовали агенты Департамента секретных исследований — всемогущей тайной полиции Компании. Как именно они вышли на Свельдо, профессора не волновало: вышли — и хорошо. Руди знал только, что доступные секреты были оценены инженером в смешную сумму — двести цехинов. Причем вторую половину Свельдо обещали выплатить только в том случае, если Йорчик решит, что разговор того стоил.

И он, говоря откровенно, стоил. Почти два часа ушерец — а Свельдо был специалистом по бронетягам — выкладывал профессору тайны, к которым имел доступ. Руди исписал кипу бумаги, познал много нового и даже, расчувствовавшись, решил заплатить за информацию сполна.