Кардонийская рулетка - Панов Вадим Юрьевич

— Осторожнее, чтоб вас всех в алкагест окунуло! — заорал Мерса, услышав тяжелый стук. — Это не вода, а королевский уксус!

— Так ведь тяжело, — пожаловался один из грузчиков.

— Это мне с вами тяжело, а вы на работе. — Алхимик обошел громоздкую стеклянную емкость, которую грузчики неаккуратно извлекли из кузова паротяга, убедился, что толстые стенки не повреждены, и с облегчением выдохнул: — Пронесло.

— А что было бы? — осведомился самый молодой из грузчиков.

— Ничего не было бы, — ответил Мерса.

— Ну вот…

— Тебя не было бы, идиота, приятелей твоих не было бы, меня…

— Как это? — растерялся молодой.

— А вот так, чтоб тебя в алкагест окунуло с головой, это королевский уксус, понял? — Алхимик постучал костяшками пальцев по толстенному стеклу емкости. — Триста литров самого ядовитого вещества на свете, способного растворить все, что угодно. Испарения от него такие, что сначала мы выхаркали бы легкие, а потом превратились в белковые лужицы.

Физиономии грузчиков вытянулись. Добавлять королевский уксус в кузели требовалось нечасто, и его опасные свойства местным известны не были. Во всяком случае, этим местным.

— Так что тащите предельно осторожно, — закончил алхимик.

Объявление предполетных работ превратило эллинг в муравейник: грузчики, механики, ремонтники, шум, гам, гудение приборов, а в самом центре тщательно продуманного хаоса — капитан Дорофеев, спокойный, как спящая пришпа, но мистическим образом замечающий все детали происходящего.

— Мерса!

— Да, капитан?

Однако к Дорофееву алхимик не повернулся, продолжая с преувеличенным вниманием следить за движениями грузчиков.

— ИХ исполнил ваши заявки?

— Так точно, капитан.

— Все?

— Да.

— Алхимическая служба готова к полету?

— Так точно.

Разговор затягивался, и оставаться спиной к непосредственному начальнику становилось все сложнее. В конце концов, такое поведение нарушало элементарные нормы вежливости, и Дорофеев решил напомнить об этом:

— Мерса!

Алхимик вздохнул и неохотно повернулся.

— Извините, капитан.

И услышал ожидаемое:

— Ужасно.

— Согласен, — вякнул выросший из-под земли Бабарский. И ехидно добавил: — Олли, ты видел, что у тебя с лицом?

— Я с ним проснулся, — мрачно сообщил Мерса. — И это, знаете, неприятно, чтоб меня в алкагест окунуло! Энди должен просыпаться с разбитой физиономией и с удивлением узнавать, что натворил вчера. Энди, а не я! А потому я зол и чувствую себя полным идиотом.

Алхимик и так-то не был красавцем: невысокий, худощавый, с тусклым лицом, главной приметой которого был большой мясистый нос, нависающий над узким подбородком. Нос привлекал внимание в первую очередь, и только потом люди замечали серые бусинки глаз, прячущиеся за круглыми очками, и резко очерченные губы, лишь теперь перед ними появлялось собственно лицо, как единое целое. Однако сейчас на физиономии Мерсы появился еще более заметный, нежели нос, элемент: роскошный синяк, охватывающий всю правую скулу алхимика.

— Посмотрите на себя, Мерса, — вздохнул Дорофеев. — Вы — офицер, неужели непонятно, что недопустимо являться перед нижними чинами в таком виде? Откуда у вас синяк?

— Подозреваю, что он… в смысле я, не устоял на ногах.

— Галилей затеял «вышибалу» в «Золотом дубе», — сообщил Бабарский. — Я, разумеется, не участвовал: у меня твердые моральные принципы, хроническая травма спины и колена.

— Кого вышибали?

— Команду «Дер Каттера».

— Военных? — Дорофеев едва заметно улыбнулся, но продолжил строго: — Мерса, разве вам не рассказывали, что в «вышибалу» положено играть только нижним чинам?

— Мне трудно оправдываться, капитан, поскольку самое интересное я пропустил, — нашелся алхимик. — Но я уверен, что Энди пытался отказаться. Я его немножко знаю.

— Отказываться следовало энергичнее… Бедокур!

Здоровяк высунулся наружу с невинной целью: посмотреть, как грузчики справляются с опасной уксусной емкостью. Увидев капитана, Чира немедленно сдал назад, но ускользнуть от зоркого взгляда Дорофеева не сумел.

— Мы как раз обсуждали вчерашние события, Бедокур, прошу вас, присоединяйтесь.

Шифбетрибсмейстер вздохнул, подошел ближе и прошамкал:

— Ижвините, капитан, мне тружно шевелить челюштью.

Разрушений у Чиры было куда больше, чем у алхимика. Помимо двух синяков и крупной ссадины Бедокур щеголял свежим шрамом на запястье, разбитыми губами и распухшими костяшками пальцев. Плюс к этому — не очень уверенные движения. Однако в отличие от Мерсы Чира носил свои знаки с достоинством, был бодр и пребывал в отличном настроении.

— Не хотите рассказать о чем-нибудь?

— Вам дейшвительно интерешно? — прищурился шифбетрибсмейстер.

— Да, — кивнул Базза.

— Вы не поверите, капитан, я впервые вштретил доштойного противника, — с воодушевлением поведал Чира. — Хотя ничего не предвещало вштречи. Вше жнаки говорили, что будет легко.

Дорофеев поджал губы.

— Глыба Штокман окажался наштоящей глыбой. Выдержал шешть ударов.

— А вы?

— Шоответственно — пять. На шештой Глыбы не хватило.

— Рад за вас.

— Мы не имели права отштупать перед походом, капитан, это плохая примета, — со всей доступной ему серьезностью произнес шифбетрибсмейстер. — Перед Пуштотой нельжя боятьша.

— К Хасине обращались?

— Он ш утра в жамке.

— А где Галилей? — вспомнил Дорофеев.

— Прячется, — хихикнул Бабарский.

— И правильно делает, — проворчал Бедокур. — Это он жатеял «вышибалу».

Попасть на огромную, размером с пастбище, крышу эллинга можно было только одним способом: по металлической пожарной лестнице, скобы которой шестидесятиметровой линеечкой протянулись по западной стене. Лазать по «пожарке» просто так, не по делу, желающих не находилось, даже мальчишки не рисковали взбираться на невозможную высоту, а потому Квадрига пребывал на крыше в полном одиночестве.

Он лежал на раскалившемся от солнца металле, но не замечал жара. Он вообще ничего не замечал.

Невидяще смотрел астролог в лингийское небо, но видел не бездонную лазурь и легкие облака, а то, что скрывалось далеко-далеко за ними.

Пустоту видел Галилей, лежа на крыше эллинга. Великое Ничто, через которое водил цеппели. Бесконечное серое, привлекательное и пугающее. Оглушающее пространство, где таились ужасающие Знаки, прикосновение к которому дарило астрологам боль и наслаждение.

— Мы скоро увидимся, — прошептал Квадрига, закрывая глаза. — Очень скоро.