Проходящий сквозь стены - Никитин Юрий Александрович

— Одевайся.

Это был мой собственный костюм. Тот самый, в котором я прибыл в «Скарапею». И штиблеты остроносые не потерялись. Выходит, кто-то все-таки присматривал за мной внутри клуба. Да так качественно, что я ничего не заметил. Очень хотелось надеяться, что, сосредоточившись на слежке за человеком, наблюдатель упустил из виду бегство зверька.

Я принялся натягивать трусы, с брезгливостью отметив появление на них каких-то подозрительных влажных пятен. Но кажется, это была всего-навсего вода. Взялся за брюки. Тоже намокли.

— Сначала доложись.

Пришлось разыскать в ворохе одежды пиджак. Орхидея была целехонька.

— Здесь Сизиф, — буркнул я в микрофон. — Задание выполнил. Полностью. Но был шум. Противник понес потери… И собака пропала, — добавил я после недолгой паузы. — Пока все.

Водитель что-то проворчал раздраженно, резко закрутил руль. Джип начал тормозить, остановился. Я решил, что это Стукоток сумел-таки применить власть (кажется, водились у него в планшетке не только наручники да повестки, но и рация типа уоки-токи), и не сдержал злорадной ухмылки. Здесь вам не средневековая Европа, господа компрачикосы, подумал я. Похищать детей на глазах у милиции хрен позволят. Особенно, если умыкаемый ребенок — призывник.

В предвкушении скорого освобождения я начал сгребать одежду под мышку.

Сидящий рядышком кракен молниеносно запечатал мне рот огромной жесткой ладонью. От нее пахло «Эгоистом», ржавым железом и еще чем-то кислым — дрожжами, что ли. Вторая рука легла на затылок. Мощное давящее движение заставило меня сползти с сиденья вниз и там скрючиться в предельно неудобной позе. Я бессильно замычал. Пошевелиться и тем более вырваться не представлялось решительно никакой возможности.

В щель между спинками я увидел, как распахивается передняя дверца. Но возникло в ней почему-то не мужественное лицо стража порядка, а умильная рожица седенького скарапеевского пройдохи-привратника в золотых очочках. Тяжкий пресс кракенской длани тут же исчез. Я с трудом распрямился, сел. Шея ныла.

На колени мне шлепнулся теплый и живой комочек. Заскулил виновато.

Машина сорвалась с места.

Посчитав, что скрывать от мсье Кракена подробности экспедиции вряд ли будет рациональным, умолчать я решил лишь о частностях. О том, например, чем стал Русский Голем после принудительного редактирования налобной татуировки. Да о том еще, что приходилось мне встречаться с «паучком Ананси» и прежде. Соврал, будто впотьмах вообще не разглядел, кто напал на гардов, и справился, не Жухраев ли то был янычар, направленный мне на помощь. Мсье Кракен сказал, что он так не думает. Но, конечно, на всякий случай поинтересуется. «Поинтересуйтесь, поинтересуйтесь», — щедро плеснул я маслица в огонь. «Довольно этих глупых выдумок о каннибальских Жухраевых планах», — с досадой оборвал он. «Мне-то что, — безразлично сказал я. — Ваши проблемы».

— …Вот и выходит, что в самое ближайшее время начальство старшего лейтенанта Стукотка вступит-таки с ним в противоестественную связь. А Российская армия, как это ни печально, недосчитается одного воина, на которого искренне рассчитывала, — бодро завершил я рассказ. — Слушайте, да у вас просто талант раз за разом влезать в самые идиотские, самые опасные ситуации и выходить из них практически невредимым, — сказал мсье Кракен.

— Определенно, — скромно признал я. Он со вкусом захохотал.

— Итак, свиток уничтожен, — сказал он, отсмеявшись.

— Клянусь! — воскликнул я. (Зачем ему знать, что манускрипт всего лишь аккуратно разорван надвое?)

— Ну-ну, — отмахнулся он. — Давайте без ажитации и экзальтации. Проверять на полиграфе… полиографе… на детекторе лжи я вас все равно не стану. Но недельку-другую мы выждем, не обессудьте. Посидите покамест здесь. Место обжитое. Будете заперты, конечно.

Я скорчил недовольную гримасу.

— Это даже не обсуждается, — жестко отреагировал Кракен. Он замолчал, прошелся взад-вперед по каморке, шевеля губами и рубя ладонью воздух. Мина у него была на редкость озабоченной, а ссутуленные плечи — напряженными. Над макушкой вспорхнула и принялась барражировать одинокая янтарно светящаяся клякса. Щупальца под рубашкой заметно подергивались. В такт с этими пульсациями у меня екало под ложечкой. Впрочем, екать начало еще в скарапеевском заднем дворе, сразу после разбойного нападения на грузчика. Или даже раньше — после столкновения с охранником-кадавром. Нет, ребята, подумал я, перенапрягся я сегодня. Здорово перенапрягся.

Жерар из-под кровати следил за Кракеном с плохо скрытой ненавистью. Безостановочно рычал и временами, когда тот слишком уж приближался, склочно взлаивал. В «Скарапее» беса, кажется, слегка помяли, отчего сейчас он пребывал в самом дрянном настроении и сердился на весь свет.

— Дьявольщина! — вырвалось вдруг у Кракена. — Этот ваш таинственный янычар мне совсем не нравится.

— Такая же фигня, — ввернул я пришедшее на память выражение бедняги Т-34. — Тем более, он не мой. Я уже…

— Да-да, конечно, — остановил меня протестующим взмахом руки Кракен. — Вы уже. Великолепно об этом помню. Не начинайте свою бодягу заново. Жухрай вне всяких подозрений. И точка. — Он вновь углубился в тревожные думы и снова заметался из угла в угол, нервно восклицая: — Фигня!.. Боюсь, это вовсе не фигня… Далеко не фигня… Настолько не фигня, что будьте любезны… Ну, ладно. — Он резко остановился, тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Клякса нырнула в волосы и там бесследно растворилась. — Вы уже решили, куда хотите отправиться… по истечении?

— Во Францию, пожалуй, — сказал я. — Родные корни, то, се…

— Родные корни… Угу. То, се… Угу, угу. А у вас, Поль, губа не дура… Но дело в том, что Франция вам решительно противопоказана. Как и Европа вообще.

Сами должны понимать. Может быть, устроит Новая Зеландия? Аргентина? Там все гуляют в белых штанах и так далее…

— А может быть, собака? А может быть, ворона? — раздраженно проговорил я. — Кончайте наконец прикидываться. Врать кончайте, хорошо?! От вашего ненаглядного борова Малюты Скуратова я уже знаю о своем ближайшем будущем. Новая Зеландия… Белые штаны. Как бы не так! Сначала этот жирный скот собирается изуродовать меня, потом «опустить» по всем правилам колонии строгого режима, а после окончательно уничтожить. Сознание засунуть обратно в видеокамеру, тело — трахать до победного конца. Белые штаны… А не белые ли тапочки?! А…

— Тихо! — прикрикнул на меня Кракен.

Я в сердцах ухнул простуженным филином и умолк. Кракен сказал:

— Он, по-видимому, шутил. У него довольно… своеобразное чувство юмора, это я заметил. Вы его не бойтесь. Во-первых, он ярко выраженный гетеросексуал и с редкостной брезгливостью относится к половым перверсиям. Это зафиксированный документально факт. Досье на него я вам показывать, конечно, не стану, уж поверьте на слово. Поэтому тело ваше пребудет в неприкосновенности ровно столько, сколько вы сами того желаете. А засунуть куда-либо сознание… Такой кунштюк не под силу ни Жухраю, ни даже мне.

— Опять врете, — с горечью сказал я, тыкая обвинительно перстом в направлении видеокамеры. — А я ведь там был. Был, понимаете? И больше не стремлюсь. Там плохо. Там настолько скверно…

— Поль, — сказал он мягко. — Успокойтесь. Хотите чаю? Желтого, лунцзинского, из самой долины Мэйцзя-вэй. Мартовского сбора. Напиток китайских императоров. Вы такого, ручаюсь, не пробовали.

Все еще кипя, я сказал, что да. Чаю хочу и чего-нибудь съесть. А в камеру — нет.

Он выглянул за дверь, распорядился, чтобы подавали чай. Потом мы пили из пузатых зеленовато-жемчужных чашек ароматнейший напиток янтарного цвета и непередаваемого, тончайшего вкуса (а я вдобавок лопал холодные, но все равно обалденно вкусные расстегаи с лососиной), и Кракен говорил. Как всегда высокохудожественно, красуясь — будто не перед пленником выступал, а многолюдную, настроенную скептически аудиторию покорял.

Прибыльность бизнеса зависит от множества факторов. Одним из главнейших является доверие потребителя к потребляемому продукту. Я доверяю парфюму только от «Живанши», автомобилям «Порше», электронике «Сони», обуви «Моресчи», а одежде «Пьер Карден», говорит один. Я не мыслю себя без кирзачей, настоящего тельника, привезенного племяшом-мичманом с «Балт-флота», и без самогонки от тетки Тамары, утверждает другой. А мне все по боку, лишь бы «железо» в компе стояло от «Асус» и «Креатив», заявляет третий. Четвертый доверяет депутату от партийного блока «Производители. Инвесторы. Землевладельцы. Демократическая Альтернатива» Сикеленкову да тульской двустволке двенадцатого калибра. Пятый — табакам «RGR Nabisco», элитному лунцзинскому чаю (запивать коим пироги, между прочим, настоящее преступление!) и антипатичному для окружающих начальнику собственной службы безопасности. Казалось бы, ничто и никогда не примирит этих столь разных людей. Но это не совсем так. Лишь только речь зайдет о здоровье, например, об ухудшении зрения, большинство из рассмотренных нами «типичных представителей» кинутся в клинику имени доктора Федорова. Потому что слепота одинаково страшна для каждого, а имя Федорова синонимично имени античного бога медицины Асклепия. Вообще, доверие к врачам — это то, что должно присутствовать в человеке императивно. Иначе успех излечения более чем сомнителен. Отсюда лемма: «доверяй лечащему тебя, излечившему — доверяй вдесятеро». Ее следует принять к сведению, мы к ней еще вернемся.