Самый далекий берег - Бушков Александр

– Ну что, свежие кавалеры? – жизнерадостно рявкнул генерал. – Не буду вас томить казенной бодягой, вы, поди, водочки хотите откушать из полного стакана? Дело хорошее, есть повод. Генералу нальете?

Нет, генерал был правильный, и точка…

Торжество состоялось в той же каминной. Генерал поместился во главе стола, задевая потолок макушкой, покрытой не волосами, а ежиком жесткой шерсти. Держался он, как и подобало правильному служаке: не чинясь, выпил пару рюмок, благодушно порыкивая, сжевал ломоть ветчины, еще раз громогласно поздравил всех уже не казенными словесами, а потом тихонечко улетучился в сопровождении штандарт-полковника, не доводя дело до неуместного панибратства.

Вот тогда все покатилось по накатанной колее – помаленьку расстегнули кителя, а кое-кто и вовсе снял, от рюмок перешли к сосудам повместительнее, заговорили громче и раскованнее, неведомо откуда выпорхнули давешние связисточки, уже поболее числом, даже Чубурах, занимавший свое законное место на каминной доске, с уходом начальства заметно оживился, словно понимал все не хуже людей – и проворно упер со стола апельсин, не дожидаясь, пока угостят, прямо из-под руки у нацелившегося было на тот же спелый фрукт прапорщика Шибко. Последний, беззлобно ему погрозив, проворчал:

– Был бы я зоофилом, я бы тебя поимел, да ладно, живи… Ну, как настроение, обер-поручик?

Кирьянов пожал плечами, покосился на звезду, украшавшую левую сторону кителя. Не было никаких особенных чувств, хотя определенное удовлетворение имело место.

– Это и в самом деле было что-то важное? – спросил он тихо.

– Не то слово, – серьезно ответил Шибко. – Не сойти мне с этого места, гарантом буду… Не просто важное, а эпохальное. Настолько, что для нас даже определение подобрать трудно. Если обратиться к земной истории, то получается, что мы с тобой – Колумб, Гагарин, брательники Райт и Эйнштейн в одном лице, а также Фарадей, Менделеев и куча других персонажей того же полета. Я тебе не стану объяснять, что это за место, потому что сам не понимаю ни черта. Как и подавляющее большинство обитателей Галактики, я разумных имею в виду. Просто никто еще в том хреновом пространстве не бывал, только нашему профессору удалось впервые за чертову тучу лет придумать, как туда пролезть. Ну а с ним за компанию и наша дружная компашка попала в анналы и на скрижали… Так-то. Или сомневаешься? Зря.

– Как-то очень уж камерно все прошло… Не вяжется с эпохальностью.

– Ах, во-от ты о чем… Это, сокол мой, вовсе не по причине отсутствия эпохальности, а исключительно в силу галактической психологии. Не принято, понимаешь ли, награждать при большом стечении публики. Чтобы ненароком не поставить в положение обиженных тех, кто наград еще не удостоился, хотя продолжает честный труд на благо Вселенной. А награжденному, если он существо разумное, и самому должно быть неловко принимать регалию посреди выстроившихся шпалерами полков… Этика тут такая, сечешь? – Он хмыкнул. – А вообще ты, стервец, везучий. Давненько уже такого не припомню, чтобы группу награждали два раза подряд, хоть первый раз – и чисто провинциальной медалькой… Везение, давно признано, чисто физическая категория, вроде электромагнитного поля… так что надо за тебя, ценного кадра, держаться. Удачу приносишь, определенно. Выпьем, талисман двуногий?

– Выпьем, – сказал Кирьянов.

Выпили, закусили. С каминной доски свесился Чубурах, умильно косясь на полупустую бутылку недурственного коньяка и всем видом давая понять, что он тоже не прочь попробовать напиток повелителей.

– Отзынь! – прикрикнул на него Шибко. – Черт его знает, что там у тебя за метаболизм, еще копыта откинешь, стоит капельку лизнуть… Нет, я серьезно говорю, Степаныч: везет нам с тобой как утопленникам. А на эпохальность наплюй. В том-то и фокус, что оценить эту эпохальность в должной степени способна горсточка чокнутых гениев вроде нашего профессора, так было во все века, так оно и останется в любой Галактике. Широкие галактические массы, как я уже говорил, ни хрена не оценят. Как и мы сами. Вот если бы мы приволокли из неведомых глубин пространства девятиголового дракона, плюющегося огнем и матерящегося на трех наречиях, нас бы непременно показали по стерео в вечерних новостях, в лучшее время…

«Спросить у него? – подумал Кирьянов. – Нет, не тянет как-то, хотя и отношения вроде наладились…»

Удобный случай представился даже быстрее, чем он рассчитывал – в каминную вошла давешняя блондиночка, при виде которой Шибко потерял интерес ко всему окружающему, вскочил и направился навстречу. Тогда Кирьянов спокойно встал, обошел стол, миновал Жакенбаева и Трофима, по своему обыкновению дружески общавшихся немыми улыбками, Каца с его брюнеточкой, Мухомора, травившего Раечке весьма похабный анекдот. Опустился на стул рядом с Митрофанычем – пожилой оружейник по своему обыкновению восседал в полном одиночестве, с задумчивым и философским видом глядя куда-то в неведомые пространства. На его кителе поблескивала золотом какая-то медаль на широкой синей ленточке с золотыми же листьями неизвестного древа – как это порой случается, обитающее в неведомых высях начальство, удостоив непосредственных виновников торжества орденских звезд, пролило золотой медальный дождь и на всех остальных, пусть даже косвенным образом причастных к эпохальному событию. И это нам знакомо, мой славный Арата…