Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович

Гусько горько усмехнулся:

– Дмитрий Дмитриевич, вы шутите? Да сейчас и такого слова не знают. Я хорошо помню детство, когда все было посвящено воспитанию воли. Сперва воли, а уж потом всех других качеств! О воспитании воли писались книги, снимались фильмы. О силе воли пели песни, а ее слабость считалась самым худшим качеством человека. Не отсутствие, а просто слабость. В моде были люди с железной волей, стальной волей, несгибаемой, несокрушимой!.. «Как закалялась сталь» еще помните? Но тогда наша страна двигалась на всех парах в светлое будущее. Нет-нет, в самом деле двигалась, это было еще при Сталине, тогда еще верили и строили вполне искренне. Потом только говорили, что двигаются, хотя уже топтались на месте.

– А то и пятились, – согласился я. – Я просмотрел выступление замминистра МВД у вас в Госдуме по поводу реформы правонарушений. И дискуссию, что за ним последовала… Что-то не понял ваших депутатов. Я сам, увы, демократ, но, простите, нельзя же до такой степени… Зам министра говорил о новых охранных системах, что позволяют вовремя подать сигнал в милицию, и тут же прибудет бригада быстрого реагирования на скоростных автомобилях. Представитель оборонного завода, что раньше выпускал сверхтяжелые танки, а сейчас клепает кастрюли, предложил особо прочную дверь, которую не взломать… почти не взломать обычными методами. Она и толстая, как лобовая броня танка, и замок из десяти штырей, и открывается только хозяину квартиры, как раньше показывали только в фантастических фильмах… А вот эта милая женщина, директор заповедника особо крупных собак, расписывала прелести этих сторожей, верных, преданных, надежных, что сумеют защитить хозяина и дома, и даже на прогулке…

Гусько сказал с удовольствием:

– А что? Я собак люблю. Жаль, не везде с ними пускают.

Я кивнул:

– Собаки, сверхпрочные двери и хитроумные замки, установка на охрану в милиции, еще советы вот того эксперта, который рассказывал, куда прятать деньги, ибо воры все равно взламывают и самые хитроумные замки и успевают обчистить до прибытия милиции, хоть сигнализация и сработает… Люди, что вы говорите? Ведь вы – депутаты, избранники! Я слышу со всех сторон, что хозяин квартиры сам виноват, что не установил сверхпрочные двери, замки, не поставил на сигнализацию, разболтал, что у него крупные деньги лежат в шкафу между стопками белья… виноват, что ходит гулять поздно, что отпускает дочь одну в школу… Люди, да хоть один из вас сказал, что и преступник хоть в чем-то виноват?..

Он молчал, смотрел ошарашенно. Я сказал устало:

– Когда Чингисхан завоевал огромные пространства, все отметили, что купцы в завоеванных им странах, ставших огромной империей, стали ездить из конца в конец без охраны. Торговля сразу оживилась, стала рентабельной. И одинокая девушка могла пересечь ночью огромный город, и никто не смел ее обидеть. Так если это сделал даже дикий Чингисхан, почему не сделаем мы?

Гусько пробормотал:

– Так то Чингис… А у нас кишка тонка. Мы ж демократы, мать их! Страна у нас дерьмократья, только мы, коммунисты, все еще люди. Да еще националисты, но у них партия дохленькая, грызливая, склочная. Или уже нет?

Он смотрел хитро, я отрезал:

– Да, страна у нас демократья, мы живем по демократическим принципам! Но с головами на плечах. Думаю, если предложу резко ужесточить наказание, это встретит поддержку вашей партии?

Он сказал с энтузиазмом:

– Еще бы!.. А если еще и сразу стрелять на поражение, чтобы разгрузить суды, то вы станете просто… я даже не знаю!

Он шутил, но глаза стали острыми, цепкими, а мозг заработал, я видел по разогреву его камня, в турборежиме.

– Намереваюсь, – сказал я осторожно, – сегодня же выступить с беспрецедентным заявлением. Как и при неудаче со строительством коммунизма пришлось откатиться на старые позиции, так и с юриспруденцией… Придется признать, что реальность совсем не такова, какой рисуем сами себе. Снова поставим на первое место безопасность законопослушных граждан, на которых держится общество, а уж потом подумаем об удобствах преступников, которые это общество разрушают. Так что стрелять на поражение нельзя, вы понимаете, но когда это будет случаться, то к сотрудникам милиции претензий не будет. И так до тех пор, пока преступников не останутся единицы. Тогда снова будем арестовывать со всеми церемониями и поклонами, а сажать в камеры будем с исправными кондиционерами и на ресторанное питание.

Он сказал торопливо:

– Господин президент, я обещаю, что наша партия поддержит эту инициативу единогласно!.. И вообще, что-то вы мне начинаете нравиться…

– Отстань, противный, – ответил я. – Кстати, надо будет почистить и эти… ну, вы понимаете…

– Извращенцев, – он говорил с несвойственной для такого грузного человека поспешностью. – Да, полностью поддерживаем!

Я помедлил, сказал намекающе:

– Мне понадобится поддержка и в ряде других вопросов.

Он тоже помедлил, глаза сверлили меня, как алмазные буравчики сверлят железо, ответил после тяжелой паузы:

– Понимаю, по некоторым соображениям вы их пока не оглашаете. Могу заверить, что, если будут служить укреплению власти, поддержим.

– Укреплению России, – поправил я с неловкостью.

Он усмехнулся, поводил из стороны в сторону указательным пальцем:

– Нет, господин президент, так не пройдет. Под укреплением России можно понимать все, что угодно. Даже ее расчленение. А вот укрепление власти – это однозначно.

– Как это?

– Будет власть, будет и Россия.

Гусько ушел, Новодворский получил свои ЦУ и тоже отбыл, я просматривал отчеты о курсе валют, о строительстве газопровода, нефтяных вышек, катастрофах, авариях на теплотрассах, выступлениях радикальных групп, и все время не оставляло ощущение, что с планетой что-то происходит.

Мало того, что люди ожесточились и дерутся повсюду, но и сама природа, казалось, испытывает зуд от семи миллиардов этих беспокойных существ: проснулись давно погасшие вулканы, разливы рек принимают катастрофические размеры, всюду сходят лавины, смерчи опустошают города, тайфуны топят океанские корабли и разрушают прибрежные поселки, землетрясения участились, ряд городов уже в развалинах, в океанах гигантские волны цунами смывают целые острова…

Но страшнее всего раздражение, охватившее человечество,

Карашахин вошел, осторожно и настолько неслышно ступая, словно в домашних растоптанных туфлях. Я привычно ждал, что передо мной опустится на стол бумага с новыми неприятностями, однако Карашахин лишь заметил коротко:

– Буревестники уже того, реют!

Зубы едва слышно заныли. Я задержал дыхание, уговаривая себя успокоиться, взять себя в руки, надо же вести себя по-президентьи, что это я как тургеневец, Карашахин молчал и смотрел холодными немигающими глазами, даже блеск в них не живой, а словно слюда на сколе.