Самый далекий берег - Бушков Александр

Он не сразу решился взять в ладонь ее тонкие пальчики – вокруг них вились тонкие струйки разноцветного сияния, безостановочно, механически как-то, переплетаясь и кружа, от алых ухоженных ногтей к ладони и в обратном направлении, показалось вдруг, что может током ударить…

Аэлита-два звонко рассмеялась:

– Ну что же вы? Это такая бижутерия, не бойтесь…

Он решился. Рука ничего не ощутила – только теплая, слабая женская ладонь. Разноцветные струи продолжали завиваться, кружить, пронизывая его пальцы без всякого вреда.

– Вы и правда так вдохновились моим снимком? – спросила она с невинным выражением лица.

– Правда-правда, – ответил Мухомор. – Говорю тебе, спать не мог, ложку мимо рта проносил… Ну, что мы тут стоим? Приглашаю в нашу хижину. Или, может, мы к вам?

И он с нешуточной готовностью сделал два шага в сторону белоснежной лестницы с золотыми статуями доверху, его худая физиономия, без наигрыша, стала мечтательной – манила потомственного урку неописуемая роскошь, как многих бы на его месте…

Аэлита решительно подняла ладонь:

– Ой, только не к нам! И так надоело все… Можно, мы лучше к вам? Посмотрим, как там у вас все устроено… Ну пожалуйста! Это будет так романтично… Настоящие офицеры, настоящая крепость… Я листала какой-то старый роман про армию… Это правда, что вас за провинности заковывают в кандалы и плетьми бьют?

На сей раз даже многоопытный Мухомор чуть растерялся, протянул:

– Э-э-э… Всякое бывает. Служба тяжелая, начальство – зверь на звере, один другого лютее, и пожалеть-то некому, не поймет никто нашу долюшку солдатскую… Ладно, что делать, давайте вы к нам.

Аэлита подняла руку и щелкнула пальцами – Кирьянову при этом ее немудреном жесте послышался тонкий хрустальный звон. По лестнице проворно сбежали, чуть ли не колобками скатились, два субъекта, от ушей до каблуков упакованные в золотое шитье, пышнейшие кружева, широкие полосы искрящихся самоцветов, с высокими белыми плюмажами на плечах. Ну, лакеи, конечно, тут не надо быть семи пядей во лбу, вон какие примечательные у них хари: словно маски из мягкой резины, растягиваемые изнутри сложнейшей системой рычагов, готовые вмиг принять любое выражение, но главным образом предупредительность и услужливость…

Совершенно земным жестом Аэлита взяла Кирьянова под руку и сказала тоном избалованного ребенка:

– Ну, показывайте вашу крепость… Ой, прелесть какая! Совсем маленькие домики, вроде сторожки в имении у тети Белатор… А где этот минутный… секундный… ну да, часовой! Он же должен стоять с копьем наперевес и что-то такое тайное спрашивать, иначе не пройдешь, я помню, читала…

Кирьянов покосился на нее. Нет, она вовсе не играла – совершенно искренне щебетала с простодушием малого ребенка. Ну да, ну конечно, а с чего ей быть умной, когда есть возможность порхать по Галактике на этаких вот летающих чудесах…

Они вошли в холл. Кирьянов испытывал смешанные чувства – с одной стороны, хотелось так никого и не встретить, пока не нырнут в комнату, и в то же самое время так и подмывало, так и свербило – пусть бы кто попался навстречу, из мужиков, чтобы посмотрели, какую красотку он ведет в свою скромную хату… От этой двойственности он даже перестал думать, сколь незавидная роль ему выпала – по сути, мальчика по вызову, есть что-то общее…

Мухомор обернулся, осклабился:

– Ну, мы пошли, а вы, молодежь, развлекайтесь как следует… – И он бесцеремонно хлопнул «римлянина» по заднице, направляя к лестнице на второй этаж, что тот воспринял опять-таки с полным пониманием.

Кирьянов оглянулся через плечо – роскошный лакей с непроницаемым лицом бесшумно шествовал за ними.

– Прелесть какая! – повторила Аэлита, вертя головой и хлопая ресницами. – Как в стерео – коридорчики низкие, все маленькое… Совершенно по-армейски. Я так и представляла рыцарскую кордегардию… А лошади у вас где? Ой, я и забыла, вы ведь больше на лошадях не ездите… Жаль. Красиво было… Вот сюда, наверное?

И она, прежде чем Кирьянов не то что успел воспрепятствовать, а хотя бы разинуть рот, распахнула дверь в служебный кабинет штандарт-полковника Зорича, моментально оказалась внутри, увлекая за собой кавалера – а безмолвный слуга «без речей» замыкал шествие.

Таково уж было его невезение, что Зорич оказался на своем месте, сидел за столом, безукоризненно подтянутый, застегнутый на все пуговицы, разве что без фуражки. На столе перед ним переливалась цветными линиями и ползающими огоньками какая-то схема – такое подозрение, карта очередной акции.