Библиотекарь - Елизаров Михаил

Еще более тяжело подействовала на меня ванная комната. Там перед зеркалом на умывальнике, возле зубной щетки и тюбика с пастой, лежала безопасная бритва с засохшей щетиной на лезвии — все, что осталось от дяди Максима…

Кухня была небольшая, едва хватало места для плиты, холодильника «Север», стола, табуреток и навесного шкафчика над мойкой. На подоконнике стоял маленький переносной телевизор.

Квартира хоть и не выглядела убитой, безусловно нуждалась в ремонте. Я прикинул свои силы и умения и констатировал, что один не управлюсь с обоями и кое-где облетевшей плиткой, — придется нанимать рабочих, чтобы квартира приобрела товарный вид.

Я тщательно почистил ванную содой, вымылся розовым обмылком, который отковырял от умывальника. В дядиных кухонных запасах нашлись макароны, консервы сайры и зеленого горошка. Ужин я скрасил просмотром неизвестно какой серии «Вечного зова».

Ночевал я на раздвижном диване в гостиной. Хоть и был я измотан, но заснуть долго не получалось. Покоя не давали мысли об отключенном телефоне, без которого квартира наверняка упадет в цене, и еще одолевали мечты, что сразу обнаружится щедрый покупатель, который, не торгуясь, предложит мне тысяч шесть. А потом я представлял себе плохого покупателя, жадного и хитрого, который больше трешки не дает и норовит надуть. Я ворочался и скрежетал зубами.

С утра я попил чаю и побежал в почтовое отделение, я его приметил еще во вчерашних скитаниях по району. В переговорном пункте я позвонил домой и отчитался отцу о проделанной работе.

Там же на почте я спросил, где находится местная АТС. Напрасно я себя готовил к каким-то трудностям. Мне выдали квитанцию, которую следовало проплатить в сберкассе (насчитали незначительную, даже с учетом пени, сумму), пообещав подключить телефон в течение недели. Я лишь порадовался, как легко все разрешилось, и сразу поехал к дяде на кладбище.

В кремационном секторе не было могил, только бетонные стены, в которые замуровывались урны. Дядю разместили поближе к земле. Мне пришлось сесть на корточки, чтобы прочитать гравировку на латуни:

«Вязинцев Максим Данилович. 1952–1999».

И чуть помельче:

«Вечная память».

Разговор с кладбищенским начальством по поводу урны я отложил, пока не выяснится с продажей квартиры.

А дома ждал сюрприз. В двери торчала записка — вчетверо сложенный тетрадный лист. Ко мне обращался некий Колесов Вадим Леонидович. Он писал, что в жилищной конторе № 27 от заведующей Мухиной он, Колесов, узнал, что я собираюсь продавать квартиру, и как весьма заинтересованное лицо желает со мной увидеться. У него неподалеку проживают престарелые родители, и приобретение жилья именно в этом месте было бы идеальным, и он просит позволения зайти вечером, около десяти.

Любезный тон письма предполагал человека деликатного. У меня, правда, мелькнула мысль — я вроде бы ничего особенного не сообщал Антонине Петровне, но мне было проще убедить себя, что, уставший, я не придал значения обыденному в такой ситуации вопросу: «Что думаете с квартирой делать?» — и ответил механически, сам того не заметив.

Конечно, все складывалось как-то слишком хорошо, но после череды житейских неудач маленькая поблажка судьбы виделась вполне оправданной.

Быстрая продажа как нельзя больше соответствовала планам поскорее вернуться домой. Я взволнованно перечитал послание, сунул листок в карман, обещая себе в случае удачной сделки подарить Антонине Петровне презент более существенный, чем коробка конфет.

У меня оставалось еще полдня в запасе, я прилег отдохнуть, затем прибирался, мыл полы и на полчаса выскочил в продуктовый магазин. На улице перед домом я опять увидел вчерашнюю беседующую пару — лысого мужика со свертком и дачницу в косынке. Когда я возвращался, к ним присоединились еще двое: усатый дядька, тоже, видимо, огородник — жилистыми руками он опирался на черенок лопаты, и чубатый парень в потертой монтерской робе, со слесарным ящиком. Парень отпускал простенькие шуточки в адрес дачницы, а жилистый дядька с лопатой громко смеялся.

На скамейке у подъезда пожилая женщина в роговых очках, отложив вязание, сурово спросила меня: «Молодой человек, вы к кому?»

Я вежливо сказал: «К себе. Я — племянник покойного Вязинцева», — и строгая женщина, удовлетворенная ответом, снова взялась за спицы.

До прихода Колесова я с увлечением перебрал дядины закрома. На антресолях, кроме консервации и всякого строительного хлама, были фотоувеличитель, коробка с электробритвой «Харьков», диапроектор, целая стопка старых журналов «Кругозор» с голубыми пластинками-вкладышами. Таких я уже лет пятнадцать не видел. Я даже хотел что-нибудь поставить, но в колонках радиолы отходил контакт и звук прерывался. Пока я пролезал за шкаф и вытаскивал провода, в дверь позвонили.

Тут нужно признаться, Колесов совсем не напоминал взращенного мечтой идеального покупателя — стеснительного отца малогабаритного семейства: жена и дочка лет пяти.

Вадим Леонидович был костляв, долговяз, с ярко-черными, зализанными волосами и крупными, как у Микки-Мауса, залысинами. Он постоянно улыбался, жестикулировал и смотрелся очень ушлым, а ушлый человек, по идее, не должен был бы интересоваться моей квартирой.

Вместо жены и белокурой дочки Колесов взял приятеля по имени Алик — Вадим Леонидович его представил и сразу же рассыпался горохом в дробных извинениях: дескать, сам нагрянул и еще сослуживца привел. Вроде этот Алик — субъект с красным, как солнечный ожог, лицом — любезно подвез Вадима Леонидовича на своей машине. Алик, запихнув кулаки в карманы кожаного пиджака, стоял на одном месте, пружинисто покачивался туда-сюда, словно кресло-качалка, с пятки на носок, и лишь однажды попросил воды.

Вадим Леонидович прытко, как паук, обежал гостиную, мельком заглянул на кухню, и вскоре из дядиной спальни раздался его радостный крик:

— Алик, Алик, иди скорее сюда!

— Что там такое? — буркнул хмурый Алик, но тем не менее подошел на зов.

Колесов, стоя перед этажеркой, восторженно листал какую-то книгу:

— Ну надо же, а?!

Он встретился глазами с Аликом, и тот кашлянул.

— «Тихие травы»!.. Читали?! — Колесов впился в меня внимательным цепким взглядом.

— Нет, — сухо ответил я. Эта беготня Колесова и пустые выклики мне порядком надоели. — Стоит прочесть?

— Не думаю, — он заулыбался. — Книжонка — чепуха. Просто у меня с ней связано одно романтическое воспоминание, словами не передать. Коктебель, море… Вот, Алик знает. Если захотите, расскажу…

Я взял из его рук книгу и бегло осмотрел. Издание конца семидесятых. Тощий корешок был наполовину затерт, непонятно, как вообще Колесов обнаружил «романтическое воспоминание» на дядиной этажерке.

— Слушайте! — вдруг вскрикнул он. — Вам же книжка не нужна. Продайте, а?

Я сдержанно сказал, если мы договоримся, то я подарю ему эту макулатуру.

Вадим Леонидович засуетился:

— Разве я не говорил, меня все устраивает и я готов выложить э-э-э… восемь тысяч зеленых. Что скажете? — он тревожно замер.

Это было на две тысячи больше моих самых смелых прогнозов. Я, внутренне ликуя, для солидности глубокомысленно помолчал, вроде прикидывая все плюсы и минусы, и согласно кивнул.

От чая Вадим Леонидович отказался и порадовал меня тем, что выудил из кармана рулетку и промерил стены, с выводом: «Гарнитур как влитой станет». Затем, подтверждая серьезность намерений, Колесов сообщил, что хотел бы начать оформление с завтрашнего дня. Я напомнил, что в субботу все будет закрыто, он досадливо цыкнул, перенес нашу встречу на понедельник и продиктовал свои номера: рабочий и домашний.

Я заверил его, что неполадки с моим телефоном возникли из-за неуплаты, я с этим разобрался, и связь будет уже на следующей неделе.

«Тихие травы» Вадим Леонидович все-таки у меня выклянчил: «Ну, пожалуйста, мы же договорились», — шутливо канючил он, и я решил не проявлять копеечную мелочность.

Вадим Леонидович прижал книгу к груди, сказал, мол, именно эта «счастливая находка» все определила, это был для него добрый знак в отношении квартиры. Он спохватился, что в машине их ждет товарищ и ужасно невежливо заставлять его ждать. Раньше Вадим Леонидович не говорил ни о каком третьем…

Теперь я понимаю — покладистость спасла меня. Кто знает, что было бы, откажи я Колесову в подарке.

Как-то само собой получилось, наверняка из-за тянущегося разговора, но я вышел вслед за гостями. Пока мы спускались, Колесов смеялся и счастливо говорил, что он давно искал эти «Тихие травы», и вот помог случай.

За те несколько часов, с момента, когда я возвратился из магазина, а потом принимал Колесова, полностью стемнело. Двор был пуст. Женщина с вязанием у подъезда, болтливые дачники, лысый мужик с пакетом и монтер разбрелись по домам.