Незнакомцы - Кунц Дин

Ему опять приснились пустынное шоссе на фоне залитого лунным светом ландшафта и незнакомец в странном шлеме с темным забралом, который его преследовал. Когда Луна вдруг стала кроваво-красной, он от ужаса проснулся. Часы показывали ровно час дня. «Что означала эта кровавая Луна? — подумал он. — И означает она что-либо вообще?»

Джек побрился, оделся и наскоро позавтракал апельсином и черствым рогаликом.

Затем он забрался в большой стенной шкаф в спальне, снял ложную панель и принялся осматривать содержимое тайника. Драгоценности из ограбленного в октябре ювелирного магазина были удачно проданы скупщику краденого, а большая часть денег, захваченных у мафии на товарном складе в начале декабря, переведена в чеки и отправлена по почте на счета Джека в швейцарские банки. Оставалось только 125 тысяч, его неприкосновенный фонд на чрезвычайный случай.

Он переложил почти все наличные деньги в портфель: девять пачек в банковской упаковке по сто стодолларовых банкнотов в каждой, оставив в тайнике более 25 тысяч, сумму, вполне достаточную для крайнего случая, потому что отныне он не намеревался больше заниматься преступной деятельностью и, соответственно, не мог оказаться в ситуации, когда необходимо срочно скрыться из штата или из страны.

Хотя Джек и намеревался избавиться от значительной части незаконно добытого богатства, он, конечно же, не думал раздать все и остаться нищим: это, возможно, и помогло бы ему спасти свою душу, но существенно затруднило бы дальнейшую жизнь, не говоря уже о том, что было бы просто глупо. У него имелись депозитные сейфы в одиннадцати столичных банках, где хранились наличные, отложенные на тот случай, если он лишился бы возможности забрать деньги из тайника в спальне. В этих хранилищах лежало ни много ни мало четверть миллиона долларов. На счетах в швейцарских банках у него скопилось четыре миллиона долларов, гораздо больше, чем ему было нужно, так что в течение двух ближайших недель он намеревался расстаться с половиной этих денег, а потом подумать, как жить дальше.

В половине четвертого Джек вышел из дому с набитым деньгами портфелем. Лица прохожих, на протяжении последних восьми лет казавшиеся ему угрюмыми и враждебными, сегодня выглядели радушными и многообещающими — все до одного!

На кухне у Блоков пахло кофе, шоколадом, корицей и пирожными. Фэй достала из холодильника гренки и сунула их в духовку.

Все остальные сидели за столом и слушали, как Доминик обзванивает людей, гостивших в мотеле в ту особенную июльскую ночь с пятницы на субботу.

Ему удалось дозвониться до Джима Гестрона, фотографа из Лос-Анджелеса. В то лето Гестрон путешествовал по Западу, делая серию снимков по заказу ряда иллюстрированных журналов. Сперва он слушал довольно спокойно, даже дружелюбно, но потом явно охладел к взволнованному рассказу Доминика: видимо, ему промыли мозги так же основательно, как и Фэй. Его не мучили кошмары и не обуревали странные увлечения и идеи. Выслушав монолог Доминика о промывании мозгов, маниакальном увлечении Луной, самоубийствах и паранормальных явлениях, он заявил, что все это безумный бред, и положил трубку.

Гарриетта Беллот из Сакраменто заинтересовалась сообщением Доминика не более, чем Гестрон. Тем не менее она рассказала, что ей пятьдесят лет, что она не замужем, работает в школе учительницей и каждое лето путешествует по местам былых сражений с индейцами, ночуя в палатке или в мотелях. Голос ее звучал твердо и уверенно, как и положено хорошо поставленному голосу строгого педагога, не терпящего никаких глупостей со стороны учеников. Стоило Доминику начать распространяться о такой ерунде, как полтергейст, она тотчас же прервала разговор.

— Ну как, Фэй, тебе не стало немного легче? — спросил Эрни. — Как видишь, не у тебя одной так тщательно стерли память.

— Мне от этого совсем не легче, — ответила Фэй. — Уж лучше мучиться, как ты и Доминик, чем вообще ничего не испытывать. Мне кажется, что от меня что-то отрезали и выбросили на помойку, даже не поставив меня об этом в известность.

Доминик подумал, что Фэй, видимо, права. Все эти ночные кошмары, страхи и ужасы все-таки лучше, чем полная пустота в груди — темная, холодная, словно кусочек самой смерти, от которого уже никогда не избавиться.

Отец Вайцежик обсуждал в своем кабинете с представителями общества «Рыцари Колумба» план подготовки к ежегодному весеннему чествованию святой Бернадетты, когда в 4 часа 26 минут пополудни на кухне раздался телефонный звонок: писатель Доминик Корвейсис разыскивал Брендана Кронина.

В половине пятого беседу служителей церкви прервал взволнованный отец Майкл Джеррано: он сообщил, что отца Вайцежика срочно просит подойти к телефону «племянник» из Невады. Брендан Кронин вылетел рейсом компаний «Юнайтед» в Рино всего лишь несколько часов назад, на день раньше, чем планировал, воспользовавшись тем, что кто-то отказался от полета, и намеревался добраться до Элко самолетом местной авиалинии только в понедельник. В этот момент он все еще был в воздухе и никак не мог звонить по телефону, поэтому отец Вайцежик поспешно извинился перед коллегами, мысленно поблагодарив помощника за сообразительность, и побежал на кухню, весьма заинтригованный этим неожиданным звонком.

В лице отца Стефана, с его благоговейным отношением ко всему таинственному и мистическому, писатель-фантаст Доминик Корвейсис нашел самого благодарного слушателя и горячего собеседника. В обмен на сведения о пережитых Бренданом злоключениях и загадочных происшествиях отец Вайцежик получил информацию о полтергейсте, сомнамбулизме, никрофобии, луномании и самоубийствах.

— Мистер Корвейсис, — не выдержал под конец разговора священник, — вы допускаете, что происходящее с Бренданом имеет все-таки божественную природу? Лично я, как закоснелый церковник, смею на это надеяться.

— Скажу вам откровенно, святой отец: я не усматриваю здесь деяний Господа. Как ни удивительны эти случаи чудесного исцеления полицейского и девочки, о которых вы упомянули, слишком многое говорит о скрытом присутствии чисто человеческих факторов.

— Возможно, вы и правы, — вздохнул отец Стефан. — Но я все равно не теряю надежды на то, что Брендан призван свыше засвидетельствовать в Неваде нечто такое, что вернет ему веру. Я буду стоять на своем до конца.

Писатель тихо рассмеялся.

— Из того, что мне удалось о вас узнать из нашего разговора, святой отец, у меня сложилось впечатление, что вы ни при каких обстоятельствах не упустите возможность вернуть заблудшую душу в лоно церкви. Мне кажется, вы спасаете души не так, как другие священники, — убеждая, утешая и ободряя, но скорее как кузнец, выковывающий для других спасение в поте лица и не жалея сил. Прошу вас не обижаться, это комплимент.