Незнакомцы - Кунц Дин

— Выйди, — кривясь от боли, крикнул он, с трудом вылезая из ванны. — Там кто-то есть.

Холодный ветер, ворвавшийся через открытое окно, терзал остатки порванной занавески.

Фэй поежилась от холода, потому что на ней была одна пижама.

Эрни тоже била мелкая дрожь, но не только от холода. Когда он упал, больно ударившись бедром, в голове его сразу просветлело и он вдруг задался вопросом: была ли голова в шлеме на самом деле или это ему померещилось?

— На крыше? — удивилась Фэй. — Под окном? Но кто там может быть?

— Не знаю, — ответил Эрни, потирая бедро, и вновь выглянул в окно. На этот раз он никого не заметил.

— Ну хоть как он выглядел?

— Трудно сказать. На нем был мотоциклетный шлем и перчатки, — пожал плечами Эрни, сам понимая, как дико все это звучит.

Он снова выглянул на улицу и посмотрел на крышу под окном. Там никого не было, незнакомец исчез — если он вообще был. Эрни вдруг пронзила мысль о том, как же вокруг темно. Мрак окутал холмы, горы на горизонте, все огромное пространство вокруг мотеля, и только звезды мешали его полному торжеству. Эрни в ужасе отшатнулся и поспешно отвернулся от окна.

— Закрой на задвижку, — сказала Фэй.

Эрни зажмурился, чтобы не видеть темноты, нащупал скобу на раме и дернул ее на себя с такой силой, что едва не вылетело стекло. Трясущимися руками он задвинул шпингалет.

Когда он наконец вылез из ванны, то заметил в глазах Фэй тревогу и удивление. К этому он был, в общем-то, готов. Хуже было другое: по ее пронзительному взгляду он понял, что она все знает, а к этому-то как раз он готов и не был. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец Фэй произнесла:

— Ну, ты созрел, чтобы все мне рассказать?

— Так ведь я уже сказал, что видел на крыше какого-то парня, — неуверенно ответил Эрни, пряча глаза.

— Я не об этом, Эрни, — просверлила его взглядом Фэй. — Я спрашиваю о другом: что гложет тебя? Что с тобой вообще происходит в последнее время? За два-три месяца ты сильно изменился.

Эрни онемел, он не ожидал, что Фэй все подмечает.

— Дорогой, тебя что-то тревожит. Я тебя никогда таким не видела. Более того, ты чем-то напуган.

— Ну, это не совсем так...

— Нет, именно напуган, — повторила Фэй очень спокойно и доброжелательно. — Я только один раз видела тебя напуганным, когда Люси заболела — помнишь, ей было пять, и у нее заподозрили мышечную дистрофию.

— Да, в самом деле, тогда я чертовски струхнул, — признался Эрни.

— Но после этого ты уже ничего не боялся.

— Ну, во Вьетнаме тоже порой было страшновато, — сказал он, и его признание гулко отозвалось эхом от стен и потолка ванной.

— Я этого не замечала, — возразила Фэй. — Когда страшно тебе, Эрни, то страшно становится и мне, так уж я устроена. Мне даже хуже, чем тебе, потому что я не знаю, в чем дело. Понимаешь? Неизвестность хуже любой самой ужасной тайны, которую ты от меня скрываешь.

Она расплакалась.

— Эй, только без слез, — забеспокоился Эрни. — Все будет хорошо, Фэй, я обещаю.

— Расскажи мне правду! — потребовала Фэй.

— Хорошо.

— И сейчас же, все без утайки!

Эрни все еще не мог взять себя в руки, проклиная свою тупость и непрозорливость. Ведь Фэй была его женой, она повсюду следовала за ним, когда он служил в морской пехоте, даже на Аляску. Разве что во Вьетнаме и Бейруте не была. Она стойко переносила все тяготы походной жизни, никогда не жаловалась, держалась молодцом, ни разу не подвела его. Как же он мог об этом забыть!

— Хорошо, без утайки, — повторил он с облегчением.

Фэй сварила кофе и, усевшись в пижаме и шлепанцах за кухонным столом, приготовилась слушать исповедь мужа. Она видела, что тот волнуется, и не перебивала его, пока он, морща лоб, пытался вспомнить подробности. Просто не спеша отхлебывала свой кофе и слушала.

Эрни был почти идеальным мужем, любая женщина могла о таком мечтать, но порой фамильная тупость вдруг втемяшивалась ему в голову, и тогда Фэй приходилось призывать мужа к здравому смыслу. Упрямство было характерной чертой всех Блоков, особенно мужчин. Они всегда думали только по-своему и никогда — иначе, и объяснить это было невозможно. Например, мужчины семейства Блок любили выглаженные сорочки, но им было наплевать, выглажены ли их подштанники. Женщины всегда носили лифчик, даже дома, в любую жару. И женщины, и мужчины этой семьи садились за ленч ровно в половине первого, обедали в половине седьмого, и не приведи господи появиться блюдам на столе двумя минутами позже: поднимался жуткий скандал. Ездили все Блоки исключительно на автомобилях «Дженерал моторс», и не потому, что эти машины лучше других, а потому, что так в этой семье было заведено.

Слава богу, Эрни был помягче своего отца и братьев. У него хватило мозгов уехать из Питсбурга, где жило много поколений клана Блоков. В морской пехоте он не мог рассчитывать на обед точно в излюбленное его родственниками время, а вскоре после того, как они поженились, Фэй ясно дала понять ему, что готова обеспечивать в их доме образцовый уют и порядок, но не желает слепо соблюдать нелепые традиции. Эрни свыкся с этим, хотя и не сразу, и теперь для родственников он стал белой вороной: такой грех, как езда на автомобилях иных, кроме «Дженерал моторс», фирм, они ему простить не могли.

Единственное, в чем Эрни не отступал от семейных традиций, был его взгляд на взаимоотношения мужчин и женщин. Он полагал, что муж обязан избавить жену от всяческих неприятностей и дел, с которыми она в силу своей хрупкости не могла справиться. Он считал, что муж не должен позволять своей жене видеть его в минуту слабости. И за все годы их семейной жизни Эрни, похоже, так и не понял, что она уже давно протекает совсем не в русле традиций клана Блоков.

Фэй вот уже несколько месяцев как подметила неладное в поведении мужа. Но Эрни упорно делал вид, что все нормально, что он вполне доволен жизнью отставного морского пехотинца, начавшего свою новую карьеру хозяина мотеля. Фэй видела, что его что-то гложет, но все ее робкие попытки склонить его к откровенности просто не воспринимались им.

За несколько недель, минувших после ее возвращения из Висконсина, Фэй неоднократно получала подтверждения подмеченным ею странностям в его поведении: он боялся выходить из дома по вечерам, неуютно чувствовал себя в помещении, если там оставалась незажженной хотя бы одна лампа.

И теперь, сидя за кухонным столом с чашкой дымящегося кофе в руке и внимательно слушая Эрни, она старалась не задавать лишних вопросов, потому что уже знала, что сможет помочь ему. Она понимала, в чем корень его страданий, и не сомневалась, что беда эта поправима.