Долгая прогулка - Кинг Стивен

Перси, чья мама так драматично появлялась время от времени, оказался теперь неподалеку от Стеббинса. Он шел каким-то перекошенным шагом, как моряк, только что сошедший на берег после долгого рейса. Также Гэррети заметил Гриббла, Харкнесса, Уаймана и Колли Паркера. Большинство его знакомых по-прежнему были в игре.

К четырем часам горизонт стал заметно светлеть, и Гэррети ощутил подъем. Теперь он вспоминал черный туннель ночи с ужасом, и не понимал, как вообще сумел пройти его.

Он немного ускорил шаг, догоняя МакФриза, который шел, опустив подбородок на грудь; его полуоткрытые глаза были безжизненны и пусты, он скорее спал, чем бодрствовал. Тонкая струйка слюны свисала из уголка его рта и ловила собою первое робкое прикосновение рассвета, отражая его свет с изумительной точностью. Гэррети завороженно уставился на это странное явление. Ему совсем не хотелось выводить МакФриза из его дремы, сейчас ему было вполне достаточно просто находиться рядом с человеком, который ему нравится, который тоже пережил эту ночь.

Они прошли мимо каменистого, чересчур пологого луга, окруженного забором из обтесанных жердей, на котором неподвижно стояли пять коров, смотрели на Идущих и задумчиво жевали. Маленькая собака выбежала со двора и затявкала на них. Солдаты  подняли винтовки, готовые застрелить животное, если оно вдруг помешает кому-нибудь из Идущих, но пес только носился взад-вперед вдоль обочины, храбро бросая им вызов с безопасного расстояния. Кто-то сипло крикнул, приказывая ей заткнуться нахрен.

Гэррети впал в некое подобие транса, наблюдая за тем, как начинается рассвет. Он смотрел как небо и земля постепенно светлеют. Смотрел, как белая кромка на горизонте становится сначала нежно-розовой, потом красной, и наконец золотой. Еще один человек сошел с дистанции, прежде чем ночь окончательно сдалась, но Гэррети едва ли слышал выстрелы. Ярко-красная дуга солнечного диска выглянула из-за горизонта, потом вдруг скрылась за маленькой тучкой, и тут же вернулась, стремительно одолев ее. День обещал быть прекрасным, и Гэррети приветствовал его полуосознанной мыслью: слава богу, я умру при свете дня.

Где-то сонно чирикнула птичка. Они прошли еще одну ферму, и человек с бородой, опустив на землю свою тележку, набитую тяпками, граблями и семенами для посадки, помахал им рукой.

Ворона хрипло каркнула из темного леса. Первые лучи солнца нежно коснулись лица Гэррети, и ему было приятно это прикосновение. Он широко улыбнулся и крикнул, требуя новую флягу.

МакФриз дернул головой, словно пес, которого вырвали из сладкого сна, где он гнался за кошкой, и огляделся вокруг мутным взглядом.

— Господи, день уже. Гэррети, уже день. Который час?

Гэррети посмотрел на часы и удивился, увидев что уже четверть пятого. Он показал МакФризу циферблат.

— Сколько миль? Не знаешь?

— Думаю, около 80-ти. И 27 выбыло. Мы на четверть ближе к дому, Пит.

— Да, — улыбнулся МакФриз. — Это верно.

— Еще как.

— Тебе лучше? — спросил Гэррети.

— На тысячу процентов.

— И мне тоже. Думаю, это из-за солнечного света.

— Боже мой, сегодня наверное народу будет... Ты читал ту статью в Уорлдз Уик о Долгой Прогулке?

— Пробежал глазами, — сказал Гэррети. — Искал свое имя в основном.

— Там говорится, что на Долгую Прогулку ежегодно ставится около двух миллиардов долларов. Два миллиарда!

Бейкер тоже наконец очнулся и присоединился к ним.

— Мы в школе скидывались в общий котел, — сказал он. — Каждый вкладывал четвертак, а потом мы вытягивали из шапки бумажки с написанными на них трехзначными цифрами. Тот, чья цифра оказывалась ближе всего к числу километров, пройденных Прогулкой, забирал все деньги.

— Олсон! — весело крикнул МакФриз. — Ты только представь себе, сколько бабла на тебя поставили! Представь себе эту толпу с пачками денег, возложенных прямо на твою тощую задницу!

Олсон ответил ему усталым, истощенным голосом, что каждый, кто возложил пачку денег на его тощую задницу, может совершить над собой два непристойных действия, причем второе прямо проистекает из первого. МакФриз, Бейкер и Гэррети рассмеялись.

— Сегодня будет много симпатичных девчонок, — сказал Бейкер, хитро скосив глаза на Гэррети.

— Я с этим завязал, — ответил Гэррети. — Впереди меня ждет девушка. С этих пор я веду себя прилично.

— Безгрешен и в мыслях, и в словах, и на деле, — нравоучительно сказал МакФриз.

Гэррети пожал плечами.

— Воспринимай как хочешь, — сказал он.

— Шансы, что тебе удастся сделать с ней что-нибудь большее, чем просто помахать ручкой, — один к ста, — прямо сказал МакФриз.

— Один к семидесяти трем.

— Все равно неслабо.

Но настроение Гэррети не так просто было испортить.

— У меня такое чувство, будто я могу идти вечно, — мягко сказал он.

Кое-кто, услышав это, поморщился.

Они прошли мимо круглосуточной заправки, и один из работников вышел, чтобы помахать им. Почти все помахали ему в ответ. Работник выкрикивал подбадривающие слова, в частности — Уэйну, номеру 94.

— Гэррети? — тихо сказал МакФриз.

— Что?

— Я не смогу перечислить всех, кто сошел с дистанции. А ты?

— Нет.

— Баркович?

— Нет. Он впереди. Перед Скраммом, видишь?

МакФриз пригляделся.

— Да, вроде вижу.

— Стеббинс по-прежнему позади.

— Не удивлен. Странный парень, правда?

— Ага.

Они замолчали. МакФриз глубоко вздохнул, потом снял рюкзак и достал оттуда несколько миндальных печений. Он предложил одно Гэррети, и Гэррети взял.

— Как бы я хотел, чтоб все это уже кончилось, — сказал он. — Так или иначе.

Они молча съели свои печенья.

— Мы должно быть уже прошли полдороги до Олдтауна, да? — спросил МакФриз. — Восемьдесят пройдено, восемьдесят впереди.

— Наверно, — сказал Гэррети.

— Раньше вечера не дойдем.

Услышав слово "вечер", Гэррети почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Не дойдем, — сказал он, и вдруг спросил: — Откуда у тебя этот шрам, Пит?

Рука МакФриза непроизвольно потянулась к шраму.

— Это долгая история, — коротко ответил он.

Гэррети присмотрелся к нему. Его волосы были всклокочены и сбились в колтуны от пыли и пота. Одежда вся обвисла и измялась. На мертвенно-бледном лице особенно выделялись синяки под красными от лопнувших сосудов глазами.

— Дерьмово выглядишь, — сказал он и вдруг расхохотался.

МакФриз ухмыльнулся.

— Ты тоже не то чтобы из рекламы дезодоранта вышел.

И они оба рассмеялись, и смеялись долго и истерично, хлопая друг друга по спине и одновременно пытаясь идти. Это был весьма неплохой способ окончательно распрощаться с ночным кошмаром. Так продолжалось пока Гэррети и МакФриз оба не схлопотали по предупреждению. Тогда они прекратили смеяться и разговаривать, и погрузились в заботы дня.

Думать, подумал Гэррети. Вот главная забота дня. Думать. Думать, и еще одиночество, потому что совершенно не важно, проведешь ты эти дневные часы с кем-нибудь или один, - в конце ты всегда одинок. Ему казалось, что на счетчике его мыслей миль теперь не меньше, чем прошли ноги. Слова возникали все новые и новые, и от них никак было не избавиться. Ситуация располагала, например, задуматься — что за мысли блуждали в голове у Сократа, когда он уже выпил свой смертельный коктейль?

Где-то сразу после пяти они прошли первую группку истинных ценителей зрелища — четырех мальчиков, которые сидели, по-индийски скрестив ноги, рядом со своей палаткой. Один был все еще в спальном мешке, сонный и важный словно эскимос. Их руки двигались монотонно, словно метрономы. Ни один не улыбался.

Вскоре дорога, по которой они шли, влилась в другую, более широкую дорогу. В этой было три полосы движения - и покрыта она была ровным, хорошим асфальтом. Они прошли ресторанчик для дальнобойщиков, и каждый считал себя обязанным помахать и свистнуть трем молоденьким официанткам, которые сидели на ступеньках — просто чтобы показать: мы по-прежнему полны энергии. И только Колли Паркер говорил отчасти серьезно.

— В пятницу вечером, — громко крикнул он. — Запомните это. Вы и я, в пятницу вечером.

Гэррети подумал, что все это в принципе ребячество, но помахал, да и девушки как будто не возражали. Идущие, по мере того, как все большее их число просыпалось для первых солнечных лучей второго дня мая, распределились по всей ширине дороге. Гэррети на глаза снова попался Баркович, и он подумал — а может этот как раз умнее прочих? Когда нет друзей — и терять некого.

Через несколько минут по рядам снова прошло сообщение, и на этот раз это была тук-тук шутка[20]. Брюс Пастор, шедший прямо перед Гэррети, повернулся к нему и сказал: